Во второй, неопубликованной части «Истории города Глупова» наш знаменитый сатирик с узким лицом, суровым взглядом и длинной седой бородой изобразил губернатора Сколен-Вставайло, который решил установить в интернете пограничные столбы, чтобы всяк знал, где наш нет, а где их. Стоимость столбов была определена в миллиард рублей, заказ на изготовление был передан другу губернатора, гражданину трех стран и жителю пяти юрисдикций, который, несмотря на дворец в Лондоне, виллу с райским садом в Ницце и построенную в Германии трехпалубную яхту, бороздящую моря, был патриотом и полностью поддерживал планы губернатора. Столбы были изготовлены, но встал вопрос, как установить их в интернете.

Это-то и была самая трудная задача государственного управления в тот момент. Разразился административный шторм. Перья писали, писцы не поднимали от бумаги головы, чиновники с выпученными глазами вбегали в кабинеты, телефоны звонили, столоначальники орали: Сколен-Вставайло ждет! Продвинутые люди из управления науки и религии утверждали, что следует начать исследования, как сделать столбы частью протокола TCP/IP, и требовали инвестиций. Другие заявляли, что без колючей проволоки между столбами ничего не выйдет, нужны заставы по периметру суверенного интернета и таможня для браузеров. Были и такие, кто предлагал упростить дело: создать белый список из одного пункта, в котором прописать столичную газету Фаддея Булгарина, а все остальное запретить.

Начальство же само не пользовалось интернетом, потому что боялось заразиться из него вирусами. Если губернатору приходилось пройти мимо компьютера, то он крестился и надевал на лицо медицинскую маску. Но компьютер никогда не включал. Всю информацию губернатор получал из записочек, которые подавала ему на блюдцах графинщица в белом фартуке и наколке. На самом деле она была полицейским агентом, приставленным к губернатору для оказания услуг. Сколен-Вставайло, все детство проведший в школе прапорщиков секретной службы, усвоил с ранних лет, что

В записочках, подаваемых на блюдцах, было много про мериканцев и почти ничего про город Глупов, по которому губернатор свирепо проносился в черной машине в сопровождении других черных машин. Только иногда, последним пунктом, шли данные соцопроса глуповского «Лаванда-центра» о росте любви народа к губернатору. Сколен-Вставайло улыбался, подчеркивал эти строки красным карандашом и ставил рядом большие восклицательные знаки.

По данным социологов, получавших зарплату в департаменте полиции, Сколен-Вставайло еще уступал в любви народной своему знаменитому предшественнику Угрюм-Бурчееву, но уже приближался к нему. Тот сек глуповцев сотнями и порывался снести город; этот же разве что изредка велит высечь одного или посадит другого в тюрьму лет на двадцать, а так человек добрый.

Для человека, не пользующегося интернетом, он был достаточно хорошо осведомлен о том, что такое интернет, а вернее, о том, как его испортить. Так, он знал, что есть блокировки по ip-адресу, а есть блокировка по содержанию трафика, или DPI, и вот на DPI он уповал. Ему докладывали, что от DPI спасенья нет. Ему даже приносили в кабинет синюю машинку с никелированной ручкой, похожую на мясорубку, и говорили, что это и есть DPI, изготовленная исключительно из отечественного дерева и железа на паровозостроительном заводе. Это в Глупове называлось — импортозамещение. Сколен-Вставайло гладил машинку маленькой ладошкой, и в голове его распускались прекрасные картины пограничных столбов в Сети, освещенных закатным солнцем. В редкие моменты мечтательности видел он и самую лучшую отечественную колючку, в три ряда протянутую между серверами, и заставы на границе с бдительными и неподкупными интернет-стражами. Представлялся ему и широкий поток мутной информации, вытекавший из Мерики, который, попадая на границе Глупова в жерло машинки DPI, болезненно булькал, насильственно чистился и наконец выливался из трубки тонкой струйкой патриотизма.

Поскольку столбы никак не удавалось пропихнуть в интернет (размеры не совпадали), их поставили на главной площади под музыку оркестра и торжественные речи. Друг губернатора, владелец трех гражданств, на открытии стоял справа от него с розочкой из колючей проволоки в петлице, а вслед за тем немедленно вложил миллиард рублей в местную хоккейную команду и прямо с причала на речке Глуповке отбыл на своей яхте в Ниццу. Мотки колючей проволоки, художественно украшенные лентами патриотических цветов, уложили не в интернете, а вокруг губернаторского дворца. Машинку же DPI поставили в городской серверной, и она заработала.

Эта машинка, стоившая, как сто тысяч пенсий глуповцев, анализировала трафик. Бывало, трафик вливался в машинку и комом застревал в ней. Летели в стороны обрывки цифр и ошметки байтов. В этот момент глуповцы, сидевшие у своих компьютеров, видели на дисплеях, как медленно, в час по капле, цедятся строки и картинки на дисплей. Потом вдруг, скачком, изображение вставало на место, но в нем не хватало то головы у человека, то хвоста у кошки. Машинка вычищала все, что могло представлять опасность: слово «революция», обнаженную натуру, английский юмор, мериканский флаг и даже фамилию Сколен-Вставайло. Создатели машинки предполагали, что это нужно делать, потому что если глуповцы говорят о губернаторе, то только плохо. Они знали цену социологии.

Интернет в Глупове расползался по швам. Оторванный от всемирного, он стал клочковатым и весь теперь состоял из мелких лужиц, тухлых болот и заросших камышом проток, упиравшихся в безлюдные таможни. Раз в день заглянет на таможню случайный браузер, да тут же шарахнется прочь, испуганный сонной рожей охранника. Чтобы узнать погодную сводку, приходилось ждать загрузки страницы по часу. Умные телевизоры, привезенные глуповцами из-за границы, зависали, не в силах понять, почему комкается и прерывается трафик. На месте сетевой страницы «Глуповского Коммерсанта» белела пустота, из которой изредка высовывался кулак и грозил бедному глуповцу. Блогеры в раздражении бросали писать блоги, потому что не могли вынести долгой загрузки текстов. В Глупове началась эпидемия истерик и взрывы насилия: люди бросали ноутбуки в стены, били палками зависшие компьютеры, топтали ногами смартфоны, неспособные выйти в интернет. Дошло до того, что несколько молодых глуповцев напали на сетевую таможню и написали на ней неприличное. Другие ночью облили черной краской пограничный столб. Наконец, третьи, самые умные, изобрели способ обхода DPI, в котором пакеты трафика разбивались так, что синяя машинка не могла определить, что у них внутри. Но хакеры напрасно думали, что, не понимая трафика, машинка будет пропускать все подряд. Сработал алгоритм, ржавым железом лязгнула заслонка, и машинка полностью остановила трафик. Интернет в Глупове исчез.

Губернатор Сколен-Вставайло ничего не знал об этом, ему не докладывали. Все в его жизни было как всегда: на первом блюдце записочка о кознях Мерики, на втором о прогрессе Глупова, а на третьей меню на день. Эту третью он изучал особенно внимательно и часто правил собственноручно, вычеркивая бланманже и вписывая австрийский штрудель. Как прежде, по утрам он проносился по городу со своим свирепым черным кортежем, завидев который, прохожие жались к стенам и бормотали: «Чума встала с колен! Летит!» После блюдец с записочками для губернатора наступала главная работа: ему стелили на столе карту Мерики, и он красным карандашом весь день рисовал на ней грибки ядерных взрывов.

Тут, однако, текст нашего знаменитого сатирика заканчивается. Все страницы перечеркнуты автором крест-накрест. Низ страницы объела патриотическая мышь, не вытерпевшая поклепа. Мы можем только догадываться, отчего глава не дописана до конца. Вероятно, собственная фантазия писателя показалась ему слишком смелой. Он, опытный литератор, понимал, что ни одна газета и ни один журнал этого не опубликует. Склонившись над листом, почти касаясь его концом узкой седой бороды, человек с потемневшим лицом и глубоко запавшими глазами в свете свечи читал написанное им самим и не понимал, как в век дилижансов и самоваров мог додуматься до интернета с пограничными столбами, таможен в Сети, вертухаев, шмонающих браузеры, и паровозной машинки DPI, пожирающей трафик. Да и образ Сколен-Вставайло показался ему ходульным и сомнительным: такого не бывает.

Иван Шебеко-Мамонов, историк русской литературы