Дальнейшая динамика российской экономики будет в основном зависеть от госрасходов: если они вырастут, то вырастет и темп экономического роста, и наоборот.
Такое положение дел — закономерное следствие огосударствления экономики, которое приближается к советскому уровню: доля государства — свыше 70%
(в СССР колхозно-кооперативная форма собственности формально считалась негосударственной). При такой структуре экономики других драйверов роста, кроме госрасходов, просто не просматривается.
До 2014 года, который во многом стал переломным, в российской экономике наблюдалась простая и понятная зависимость: рост цен на нефть вызывал пропорциональный рост. Эта зависимость длилась почти с распада СССР и до 2014 года. Этот период отражал функционирование очень простой модели экономического роста, которую можно назвать моделью «восстановительно-сырьевой», когда экономика подтягивалась вслед за ростом прежде всего — нефтяных цен.
Однако бурные геополитические события пятилетней давности привели к пересмотру отношения глобальных инвесторов к России. Отток капитала радикально увеличился, а оценка потенциальных рисков инвестирования в Россию сильно возросла. Инвесторов сменили спекулянты. Горизонт планирования резко сократился. Инвестиционные решения стали приниматься из сугубо тактических соображений: процентной ставки и курса рубля.
Пока уровень процентных ставок в России весьма высок (намного выше, чем в развитых странах), а рубль стабилен, иностранцы будут вкладываться в российские суверенные облигации. Кэрри трейд (заработок на разнице процентных ставок) — довольно мощный фактор поддержания стабильности рубля. Однако поведение спекулянтов априори не является фактором стабильности, скорее наоборот: именно спекулянты чаще всего ее нарушают.
Проблема в том, что поддерживать экономический рост только за счет наращивания госрасходов — очень затратно. И сама способность государства формировать резервы сильно зависима от уровня нефтяных цен.
Стоит им упасть или появиться ограничениям на российский экспорт нефти, и государство не только лишится возможности формировать резервы, но и столкнется с таким грозным явлением, как дефицит бюджета. Впрочем, пока на мировом рынке нефти нет избытка предложений, сопоставимых с российским экспортом (а на создание такого избытка мощностей потребуется немало времени), этого можно не опасаться.
Большие накопленные резервы — как бюджетные, за счет профицита, так и международные, которые превышают внешний долг, — позволяют легко избежать технической рецессии. Скорее всего, небольшой, дозированный рост госрасходов (вероятно, через нацпроекты) будет произведен, причем именно в таком объеме, чтобы ВВП страны не ушел в минус.
Это важно, так как рецессия спровоцировала бы спекулянтов на выход из российских активов (распродажа госдолга, сброс акций, сильное давление на рубль). Такой сценарий крайне нежелателен, а поскольку избежать его нетрудно, то весьма вероятно, что меры будут приняты, и рецессия в ближайшее время не случится.
Однако, как говорится, не надо путать свою шерсть с государственной.
Отсутствие рецессии — вовсе не гарантия роста благосостояния граждан. Деньги из нацпроектов почти не переходят в обычную экономику: к их реализации допущен только строго отобранный и очень узкий круг фирм.
Эти самые фирмы нацпроекты и реализуют, они же и зарабатывают на этом. Переток в обычную экономику ограничивается зарплатой работников этих фирм, которая, как правило, невелика по сравнению со стоимостью самих нацпроектов. Это означает, что тенденция снижения реальных доходов граждан, которая стартовала пять лет назад, продолжится и далее.
Сергей Хестанов,экономист, — специально для «Новой»
