Семья Скнарь — одна из сотен обычных семей в Тулунском районе Иркутской области, дом которой не уплыл, но жить в нем больше нельзя.
У Елены и Георгия две дочери: старшая Арина закончила девятый класс, младшей Кристине одиннадцать. Два года назад у Кристины обнаружился сахарный диабет первого типа, и с тех пор ей нужно измерять уровень сахара в крови каждые два часа и несколько раз в день колоть инсулин. Когда семья бежала от воды, Елена схватила глюкометр и коробочку с дневным и ночным шприцем для инсулиновых инъекций.
А инсулин про запас взять не успела, он уплыл.
Это был самый большой страх: оставаться хоть на один день без инъекций для инсулинозависимого диабетика смертельно опасно. Больница осталась на другой стороне затопленного города. Пойти в аптеку было не с чем. О том, что в Тулуне срочно нужен инсулин, узнала председатель местного отделения Всероссийской организации родителей детей-инвалидов в Иркутской области Лилия Щеглачева. И снарядила волонтера. Наталья Ахмалтдинова выехала в Тулун на поезде с коробкой-холодильником, в котором был инсулин для Кристины. Довезла. Позвонила Елене и передала запас инсулина ей в руки.
Дому было 20 лет
Они поженились, когда Георгию было 23, а Лене 20. Сначала жили с его мамой, жили трудно, спорили и ругались. Поэтому, когда смогли купить этот дом, сразу стали считать его своим.
— И когда мы сюда пришли, — рассказывает Георгий, — я говорю: вы там у себя рулите, а здесь мне даже слова не говорите. Здесь — это мой дом, мой личный.
Домом была одна комната с голыми стенами. И они стали эти четыре стены понемногу укреплять и расширять: достроили кухню, еще одну комнату, сделали гараж, беседку. Жизнь, которую Георгий и Лена сейчас потеряли, они отстраивали 20 лет. Под отсыревшими обоями в зале, видны пять слоев обоев. Голые стены сначала штукатурили, потом клеили газетами. Кусок газеты просвечивается сквозь второй слой, это выпуск к 9 Мая, в заголовке написано: «Бумага все стерпит. А люди?».
В зале, совмещенном с кухней, собиралась вся семья. Здесь был диван и барная стойка. К шести вечера все возвращались домой и садились ужинать. Пахло горячей едой. В шкафу-стенке внизу хранились документы, сверху стояли книги, посередине телевизор.
Теперь комнату будто вытрясли: на кухне нет тарелок и приправ, шкаф-стенка стоит голый, а на полу — доски.
— Вот диван стоит, вот стол стоит — а что с ними сделаешь. — Георгий поднимает столешницу. — Как сохнуть начнет — оно лезть будет. ДСП же, его начнет крутить, вертеть. Оно чем больше высыхает, тем больше превращается в труху.
— Это все испорчено, все в воде побывало, все разбухло, — говорит Елена. — Вон рядом телевизоры закопали, что с них толку.
— Я сказал: гребите все и уносите.
По просьбе Георгия и Елены к ним в дом зашли волонтеры. Вынесли диваны, книги, музыкальный центр, барную стойку, посуду, тряпки. Содрали линолеум.
Зашли и содрали 20 лет жизни. Все, что было домом, лежит грудой грязных сломанных вещей на дороге. То, что было внутренним и личным, вынесено чужими людьми на общую улицу.
Лучше бы его смыло
— Ну свой дом — это ты походил, чай попил, через пять минут опять чай, — я спросила у Георгия, что это такое — свой дом. — Свое место у компьютера. Походил, сел, опять чай попил. Свой дом — то мое, ребятишек, Лены. Могут ходить брать хоть что, ту же воду — сколько надо, столько и выльют, никто не скажет, что не надо лить. А не как сейчас мы заехали к родственникам: ни кружку взять не можешь, ни ложку. Просто мы воспитаны так — если ты чужое взял, то и положить надо на то же место.
«Я никогда в жизни не пойду к соседу даже отвертку не попрошу. Я лучше пойду в магазин куплю, но она будет моя».
В их доме у каждого человека было свое место. У Георгия было кресло, столик с компьютером и стакан. Настоящий граненый стакан, каких сейчас уже не купишь, потому что сейчас они без «юбочки», а у Георгия старый, с «юбочкой». В детстве таких в доме было много, а потом остался один. Когда Георгий вернулся из армии, то стал пить только из него и привык. «Не дай бог кто-то моет его и чуть-чуть стукнет — я сразу на них ругаюсь. Это все что у меня есть», — теперь это не фигура речи. После наводнения любимый стакан нашла жена. Других личных вещей у Геогрия не осталось.
А раньше был целый гараж. Там было все для охоты и рыбалки. Две лодки — украли. Инструменты уплыли, но два ружья получилось потом выловить. Все, что собирал 20 лет — все пропало. Дверь в гараж сорвало и все воротило, крутило. Всю жизнь Георгий держит маленький магазин электроники.
— Верите или нет, магазин уже 20 лет я на своей шее тяну, нет у меня продавцов, за товаром сам езжу, торгую сам. Поэтому у меня за 20 лет еще ни одного выходного не было… Это уже не восстановишь, — добавляет он, помолчав, — сейчас не поедешь также на рыбалку, она не принесет удовольствие… Ну, может, потом пройдет оно…
— Ну как оно пройдет, — перебивает жена, — прошло твое наводнение 84-го? Ты до сих пор о нем вспоминаешь, 35 лет спустя.
В 1984 году Георгий пережил наводнение семилетним пацаном, тогда это казалось приключением, а ощущение ужаса пришло с годами. Но в тот раз вода только забрала огород, а сейчас стояла в доме почти на два метра. Георгий заходит в комнату дочерей. Там остался только шкаф и полки для мелочей.
«Пусть лучше бы он уплыл на ***! Чтобы не видеть даже всего этого! Чтобы уже пережили, утонуло и не было!»
— Просто каждый день ходишь и душу себе рвешь! Все жалко, жалко, жалко! Это же не дешевое, все эти колоночки, все же стараешься детям самое лучшее, у нее цена, ***, шесть тысяч! — Он хватает колонку, кидает ее аккуратно на полку, но кажется, что ему хочется кинуть ее со всей дури, со всей злостью и бессилием, потому что и шкаф, и колонка уже пришли в негодность.
Когда мы на улице смотрим на груду грязных сломанных вещей, к нам подходит пожилая соседка Валентина Маслакова. Ее дом тоже стал кучей мусора. Она говорит, что только последние годы смогла купить бойлер, стиральную машинку и установить дома унитаз — после целой жизни с туалетом на улице. А теперь все рухнуло, и ее отбросило на много лет назад, где опять нужно выгребать туалетную яму и ходить за водой на колонку.
Мы просто не верили
Леонид Полетаев — глава села Аршан. Село стоит по течению реки Ия первым, выше Тулуна, и вода туда пришла раньше более чем на сутки. Полетаев говорит, что как только это произошло, звонил и в районную администрацию, и лично кому-то из депутатов. Мэр Тулунского района Михаил Гильдебрант в разговоре с нами также утверждает о том, что идет большая вода, он знал еще в среду. «У нас режим повышенной готовности был введен еще 26 июня», — говорит Гильдебрант под диктофон.
Село Аршан и поселок Евдокимовский утонули 27-го, ближе к вечеру.
В Евдокимовском в ночь с 27-го на 28-е люди эвакуировались сами на лодках или залезли на крышу. В городе Тулуне вечером в четверг, 27 июня, вода стала прибывать.
Ближе к утру пятницы мужчины попытались сделать дамбу, защищающую город, повыше, сыпали на нее грунт. Стали звонить мэру Тулуна Юрию Кариху и просить привезти булыжники и гравий. Но быстрее КАМАЗы с песком привезли, как их здесь называют «авторитетные ребята». При личной встрече они подтвердили мне, что им позвонили в шесть утра, они отправили КАМАЗы с песком, а потом сами на лодках спасали людей. «Авторитетные ребята» попросили не указывать имена в прессе.
Весь день в пятницу, 28 июня, мужчины из частного сектора Тулуна укрепляли дамбу мешками с песком. Но она как была девять метров в высоту, так и осталась. А на отрезке длиной в 30 метров в районе Мясокомбината дамба так никогда и не была достроена, и попытки что-то укрепить на скорую руку вообще не имели смысла. По утверждениям многих жителей, несколько часов рядом с жителями возле дамбы был мэр Юрий Карих. Он успокаивал всех, говоря, что дамба выдержит, и сеять панику не нужно. Вечером даже успел произнести речь на общегородском школьном выпускном в Доме культуры.
Заведующая сектором информационного обеспечения администрации Тулунского района Виктория Вахниченко рассказала, что в шесть часов вечера в пятницу они с мужем пошли смотреть на дамбу: «Самое страшное, что дамба не охранялась на тот момент, люди гуляли, мамочки, дети. Никто не понимал, насколько это серьезно. Вода уже почти на уровне дамбы была, она же не бетонная, она просто насыпанная. Не было волнения, все думали, что вода остановилась. Я сама не понимала, что происходит, потому что мэр наш уверял, что дамба выдержит».
Виктория с мужем дошли до моста и стали возвращаться.
«Мужчины идут и говорят, чтобы бегом бежали, если хотим на ту сторону попасть, потому что вода пошла через дамбу! Вот здесь уже наполнился ров, большой десятиметровый ров. И вот мы уже по колено, не видя этой дамбы пошли, вода была ледяная, было страшно. Вот дамбу уже топит, а люди стоят».
«И никто ничего не говорил?» — спрашиваю.
«Никто и ничего. Вообще тишина. Вот все смотрят, а вода идет. Это было в шесть часов, через два часа уже город был затоплен полностью».
Ее слова подтверждают многие жители, в том числе и Георгий и Елена Скнари: «Мы просто не верили, что может так подняться вода.
Наш мэр, Юрий Владимирович Карих каждый час говорил: «Че вы панику наводите, куда вы собрались?»
Елена добавляет: «Он успокаивал, что воды большой не будет, свет никто не отключит, мост никто не перекроет. Весь день световой мы ходили и наблюдали, как поднимается вода. К вечеру поняли, что все выходит из-под контроля. Вода сверху дамбы пошла, люди стояли. Мэра уже не было».
Позже я спрошу у губернатора Иркутской области Сергея Левченко, почему районные власти знали о превышении водой рекордного уровня 1984 года, а городские власти Тулуна (которые, по утверждению мэра Гильдебранта, готовились к наводнению с ним вместе) не начали эвакуировать жителей? Левченко ответил, что простого звонка от коллег из других сел для принятия решения об эвакуации недостаточно: «Никакого документа, полагающегося по закону, не было».
Не по инструкциям, а по совести
Всю следующую ночь, с пятницы на субботу, жители частного сектора Тулуна спасались как могли. Инна Гильдебрант, сотрудник администрации Тулунского района, побежала к месту высадки людей из лодок. «Я подходила к жителям нашим на лодках, к эмчеэсникам, давала им на листочке адреса. Они откликались и ехали спасать».
«Я настырная, наглая и я говорила, что не уйду, пока вы не спасете 10 детей на крыше».
Инна говорит, что еще в четверг она отвозила гуманитарную помощь в село Уйгат на своей машине: «Мы знали, что наводнение, информация не была засекречена. В пятницу вода дошла до Тулуна».
В восемь утра субботы их с коллегой Викторией вызвали работать в штаб на составлении списков на материальную помощь в 10 тысяч рублей. Я спрашиваю, получали ли они какие-то готовые инструкции по работе во время ЧС. «Ничего не скидывали, все по ходу. Мэр [района, Михаил Гильдебрант] собрал совещание в штабе и сказал, что мы работаем в режиме чрезвычайной ситуации, быть всем на связи, дежурства круглосуточные».
В ночь с субботы на воскресенье Виктория и Инна принимали первую гуманитарную помощь, пришедшую из Иркутска поездом. Поезд 687Э, час ночи, стоянка пять минут. В пяти вагонах тамбуры были наполнены гуманитарной помощью. Проводники в курсе, начальница поезда знает. Нужно было только договориться с дежурной по станции, чтобы поезд поставили на первый путь. Виктория кое-как договорилась. Распределили волонтеров. Один заходит в тамбур и по цепочке передает коробки. «Перрон короткий, я принимала 13-й вагон, там уже была трава и забор, вместо платформы. Успели», — вспоминает Виктория.
В Аршан, село, которое затопило первым в Тулунском районе, гуманитарная помощь пришла на лодках. Ее выгрузили в спортивном зале и, по словам главы села Леонида Полетаева, раздавали «чисто по человечески, по совести». «Я же знаю, у кого что есть, у кого чего нету, елки-палки, и такого не было, чтобы без крошки хлеба оставались, как в Тулуне. Я сделал не то, что по закону положено. Я сказал, кому надо — берите по совести».
Второй раз гуманитарная помощь в Аршан прибыла с вертолетом МЧС. И тогда администрация Аршана и сотрудники администрации Тулунского района узнали, что раздавать «по совести» нельзя.
Виктория Вахниченко рассказывает: «Прилетел вертолет, там было две тонны продуктов. Зашел эмчеэсник и сказал: «Вы должны сейчас общее количество продуктов поделить на общее количество проживающих».
Если макарон 5 кг, то на одного человека получается 627 граммов макарон. Если масло растительное в бутылках, то по норме нужно отливать по 50 мл на человека.
Виктория вспоминает, что посмотрела на эмчеэсника и на сотрудниц администрации, которые орали просто, что не будут так делать, и сказала им: «Нет, девочки, будем».
Принесли весы из магазина, и стали взвешивать. Если человек отказывается от получения помощи, он и три свидетеля должны расписаться в ведомости. То количество, от которого он отказался, нужно разделить на тех, кто еще не получил помощь.
Калькулятор нашли всего один, и тот работал от сети. Несколько часов считали. Чтобы сельские люди не ругались, почему один идет с пухлым пакетом (на семь человек), а другой с тощим (на одного человека), на дверь спортзала вывесили бумагу с нормами по граммам на человека. Люди поняли. Сначала поделили на 228 человек, а потом оказалось, что в селе 229 — пересчитывать не стали, сотрудники администрации отдали свою норму.
Но, конечно, делить по граммам сайру и сахар, разливать масло по миллилитрам не стали. Все равно пришлось на бумаге делать по закону, а в жизни — по-человечески.
Гуманитарку придется закапывать
Несмотря на ежегодные пожары и наводнения в Сибири и на Дальнем Востоке, до сих пор в России не было ни одного благотворительного фонда, который помогает людям, пострадавшим от стихийных бедствий. Незадолго до трагедии в Иркутской области такую программу запустил фонд «Лавка Радостей». Она называется «Феникс», а руководит ей Анна Барне (также известная под фамилией Баскакова). Анна 10 лет была пожарным добровольцем, а потом еще четыре года работала в авиалесоохране.
Для помощи пострадавшим от наводнения в Иркутской области впервые объединились пять благотворительных фондов — сделали это, чтобы не дублировать помощь и отправить на место одного координатора вместо пяти. Этими фондами стали «Предание», «Лавка Радостей», «Справедливая помощь Доктора Лизы», «Правмир» и ассоциация «Благополучие животных». Координатором как раз и назначили Анну Барне. Она прилетела в Тулун 3 июля и пробудет здесь месяц как минимум. По словам Анны, многие ошибки в организации помощи пострадавшим типичны для всех ЧС в России. Особенно — ошибки при распределении гуманитарной помощи.
Анна Барне, глава благотворительной программы «Феникс» для помощи пострадавшим от наводнения:
«Люди кричат: у нас погибло все, нам нужно все. «Нужно все» почему-то обществом воспринимается как гора старой одежды. Люди начинают нести то, что у них накопилось за много лет: ботинки со сломанными молниями, платья с оторванными пуговицами, какие-то карнавальные костюмы, ажурное нижнее белье. Но первое, что нужно пострадавшим людям — это мобильный телефон, чтобы связаться с родными. Нужно простое нижнее белье, постельное белье, футболки и спортивные штаны, носки в неограниченных количествах, тазы в неограниченных количествах, чтобы отмывать дома и стирать вещи. Нужны мыло и стиральный порошок.
Существуют правила выдачи гуманитарной помощи, но их мало кто знает. Например, нужно сделать маленькое окошечко, через которое выдавать только то, что люди просят, а не выгружать кучу одежды под открытым небом. Иначе получается страшное зрелище: люди копаются в куче вещей и выбирают, что получше, а что похуже — раскидывают.
Скоро все начнут думать, а что делать с кучами одежды по всему городу, которая лежит под дождем и солнцем и начинает гнить. Здесь скоро будут тонны невостребованной гуманитарки, их будут вывозить на мусорный полигон или закапывать.
Все это происходит по трем причинам: от неправильно сформулированных призывов о помощи, от незнания, что надо приносить, и от неправильной выдачи».
Еще одна проблема, которую обнаружила Анна — отсутствие информации о том, что после окончания ЧС. Люди ведь остались без телевизоров, радио, телефонов.
Главным способом передачи информации стали листовки.
Сначала листовки разложила по магазинам администрация: о том, какая материальная помощь положена и как ее получить. Потом листовки сделал «Феникс»: о том, как сохранить здоровье, когда в городе потенциально эпидемиологическая обстановка, какую воду можно пить (только привозную!) и как использовать ту, что бежит из крана (она появится в Тулуне примерно через 10 дней после наводнения и еще останется небезопасной даже для умывания). Через две недели разработали листовки с инструкцией по просушке домов. Если сушить их неправильно, образуется грибок, который потом провоцирует заболевания дыхательных путей.
Первые 10 дней после трагедии люди стояли в огромных очередях, чтобы доказать, что они пострадали и получить хотя бы единовременные 10 тысяч рублей. Такие очереди были на втором этаже гостиницы, в здании городской администрации и в здании школы. Люди, которые потеряли все, стояли с утра до вечера с огромными папками бумаг, а когда подходила их очередь, иногда оказывалось, что какой-то бумаги не хватает или что-то написано неправильно. Кого-то не отпускали с работы, и ради стояния в очереди люди брали отгул за свой счет. Пока стояли, рассказывали друг другу, кто и где нашел свой дом и скарб, а что найти не удалось.
В очередях почти не плакали. Могло показаться, что эти люди спокойны, но на самом деле они находились в состоянии шока и огромного напряжения.
Заплакать невозможно потому, что невозможно расслабиться.
Чтобы хоть немного облегчить состояние людей в очередях Анна Барне организовала несколько волонтеров (это были школьные учителя), чтобы они давали юридические консультации. Разработали пошаговую инструкцию, как получить материальную помощь, какие документы нужны — и волонтеры пришли в очереди, чтобы дать людям эти необходимые знания.
Сохранить чувство собственного достоинства
Через 10 дней после наводнения на улицах города действительно появляются кучи одежды. Вываленная из мешков и намоченная дождем, она начинает гнить. В удаленной от Тулуна деревне Паберега одеждой, которую все потрогали и которая оказалась никому не нужной, завалена автобусная остановка. Постепенно одежда превращается в непригодные к носке тряпки.
Многие жители решают вовсе не получать «гуманитарку». Они говорят, что «рыться» в мешках, подыскивая себе что поприличнее и что по размеру очень стыдно.
«Когда раздаешь гуманитарку, важно помочь человеку сохранить чувство собственного достоинства, — говорит Анна Барне. — Например, мы выдавали нижнее белье в черных мусорных мешках, чтобы другие люди не видели, что их односельчанин несет. Шепотом нужно спрашивать, нужно ли белье, потому что публично об этом никто не захочет говорить — стыдно».
Очень многие люди в своих частных домах и в селах, и в городе оказываются не прописаны. В лучшем случае жилье зарегистрировано, и на него есть документы. В худшем — это самострой. Тогда только через суд можно будет получить выплаты в 10, 50, 100 тысяч рублей.
Галина Васильевна Пушкарева живет в поселке Евдокимовский с рождения. Это наводнение четвертое в ее жизни, прежде вода поднималась в 1981, 1982 и 1984 годах. Тогда она получила компенсацию в 134 рубля и их с мужем и сыном поселили в городе Саянске в трехкомнатной квартире на три семьи. Мужа взяли на завод, а она пошла работать в детский сад старшим воспитателем. Обещали дать квартиру, но не дали. И Пушкарева пошла учиться на маляра-штукатура-плиточника, чтобы устроиться на завод и получить от него квартиру. Но свою очередь она не дождалась — поехала сына учить в академии в Иркутске. И там нанималась работать «у богатых» — выкладывала бассейны плиткой, делала натяжные потолки — любую работу. Потом сына позвали работать в поселок Евдокимовский. Позже сын уехал в Иркутск и женился, муж умер, и она осталась одна.
Больше 10 дней после наводнения она жила на крыше. В пункт временного размещения идти отказалась, хотела быть в курсе новостей: «К сельпо приезжает следственный комитет, приезжает администрация, они что-то говорят, я слышу, как-то я осведомлена, а там они не осведомлены. Там они узнают незнамо что».
Под домом Пушкаревой вода вымыла грунт, образовался котлован. Курятник перевернуло, баня разрушилась, теплицу унесло дальше по улице.
Весь двор — это груда дерева, не разберешь, что из этого было домом и забором, а что принесло водой от соседей.
Уезжать из деревни Галина Васильевна не хочет: «Я здесь родилась, но здесь невозможно теперь жить. Если бы нам дома построили в нашей деревне на горе, я бы, конечно, осталась». На кладбище похоронены ее предки до седьмого колена…
Но даже единовременную выплату в 10 тысяч рублей Галина Васильевна не получила, потому что в доме не прописана.
В 1984 году тоже не верили
В нескольких метрах от реки Ия в поселке Аршан стоит дом Ивана Труфанова. Он гидролог. Его профессиональная обязанность — следить за уровнем воды в реке и передавать данные диспетчерам в Тулуне (диспетчерская служба входит в структуру администрации района). Если вода превысила отметку 250 — передавать ее уровень каждые два часа. Иван все делал по правилам. Информация о повышении уровня воды в администрацию Тулунского района приходила вовремя.
«Первый вал пошел по реке Барбетай. А то, что в Тулуне было — это вторая волна. Норма — 100–150 сантиметров над уровнем моря, 200 — уже критическая величина. Я подаю информацию каждые четыре часа. А когда 250, то я начинаю передавать цифры каждые два часа. И днем, и ночью».
Иван открывает тонкую тетрадь, там таблица с датами, временем и уровнем воды. Карандашом написано:
- 25 июня — 206, 299,…., 410, 408, 410…
- 26 июня — 372, 364, 409, 478…
- 27 июня — 550, 584, 609, 623…
«Они не понимали, что вода такая идет. Я им говорил, что в 1984 году было 571, а у нас уже 594».
В 1984 году было предыдущее сильное наводнение, с которым сравнивают нынешнее. Ивану тогда было семь лет, он жил в этом же селе Аршан, а гидрологом, передававшим уровень воды в администрацию, была его мама. Она делала всю ту же работу, только связь была не по телефону, а по рации. «Но в 1984 году тоже не верили, — говорит Иван, — тогда четыре дня лили дожди, насытилась земля, потом два дня передышка, опять дожди, и земля не стала больше принимать влагу. Тогда не было администрации района, мама подавала через Икей (село в Тулунском районе. — В. М.), а сейчас мы делаем это напрямую».
Ивану 41 год. 10 лет он работает гидрологом. У него должен быть сменщик, но его нет.
Зарплата сейчас около 14 тысяч, а пару лет назад была пять тысяч. После школы Труфанов учился на инженерного механика, а потом, как поэтично рассказывает Иван, «у меня заболели глаза — встретил красивую девушку». Девушка училась на ветеринара, и Иван поступил следом за ней в аграрный техникум. Сейчас иногда как ветеринар он оказывает помощь в родовспоможении, но устроиться на полставки не может — работа гидролога не позволяет отвлекаться. Осенью уходит на охоту: 15 октября заходит на сезон, к Новому году возвращается с добычей. Свою жену он зовет Анюта, она работает продавцом в сельском магазине. У них трое детей.
То, что наводнение оказалось таким разрушительным, Иван объясняет просто:
«Никто не верил до последнего момента в Тулуне. Все понадеялись на дамбу».
Потом прибавляет, недоверчиво обращаясь к московским журналистам: «А может, вы едете Кариха защищать, который успокаивал население?»
Во время нашего разговора к Ивану приезжают друзья, и услышав нашу беседу, громко начинают ругать мэра Кариха. Мы стоим во дворе дома Ивана, мужчины кричат и матерятся, Иван сидит на стуле и тихо, сам себе под нос говорит: «Видимо, он сам не поверил, что такая вода может быть, он понадеялся на эту плотину. Мне тоже его жалко, мужик хороший. Ему трудно сейчас, сейчас весь Тулун на него».
Стоять перед страхом
Поселок Евдокимовский — второй по течению реки Ия населенный пункт после Аршана. Большая вода сюда пришла примерно на сутки раньше, чем в Тулун. Местные жители рассказывают, что поздним вечером 27 июня вода стала подниматься очень быстро, они побежали на крыши, держали над головой детей, звонили во все службы и кричали: «Это не вода, это смерть, заберите хотя бы детей».
Один из жителей Евдокимовского, Александр Касменов, 1955 года рождения, взялся спасать людей на своей лодке. Это было не первое для него наводнение, и всегда он спасал людей на этой же лодке. И вывозил людей, и привозил продукты тем, кто оставался на крышах. Опытный человек. «А вот нынче уровень воды превысил старый уровень. Все думали, что будет старый уровень, все думали, что не поднимется вода больше, поэтому и несчастных случаев больше получилось».
Первым рейсом Касменов вывез жену и соседей, пошел на второй заход, взял пять человек: семью — мама, папа, сын и пожилую пару. Когда садились в лодку, вода в деревне стояла уже по пояс. Шел 10-й час вечера.
Отплыли от деревни километр и шли по болоту, когда у лодки заглох мотор. И был всего один багор, чтобы грести, до дна им было не достать — вода под лодкой была четыре метра. Лодку прижало к дереву, Александр стал светить фонариком на мотор, посмотреть, почему он не заводится. В этот момент дедушка зачем-то встала на борт лодки, и она перевернулась. Дедушка был без жилета: Александр ему давал жилет, но тот его надел не на себя, а накрыл им ноги жене, чтобы не замерзли. Лодка перевернулась в 11-м часу. Михаил Сморкалов погиб.
«Мы все оказываемся в воде. Я чувствую, кто-то за меня цепляется, я был в спасательном жилете. Прижал к себе пацана и подтянул к дереву. Гляжу, еще кто-то цепляется — мать этого пацана. Ее туда же подтянул».
Но к мальчику Александр на помощь не успел: «Он как-то выскользнул у матери из рук и утонул». Мальчика звали Ярослав Шилов, ему было восемь лет, у него была инвалидность.
Теперь Александра могут обвинить в гибели двух человек.
— Что вам сказали в полиции?
— Этим должны были заниматься эмчеэсовцы, а не я, как объяснил мне следователь. Если, говорит, ты бы не спасал людей, а занимались спасатели, то этого не было бы!
— А когда вы их спасали, там были рядом эмчеэсовцы с лодками?
— Никого не было. Никого не было.
Следственный комитет, расследуя гибель двух человек, вызывал Александра на допрос, на котором выяснилось, что у него не было прав на управление плавсредством. Потенциально ему может грозить статья 109 УК РФ «Причинение смерти по неосторожности». Нанять адвоката он не может. «У меня ни копейки денег за душой нету». Да и не считает это нужным. «Родственники утопших благодарят меня, говорят, если бы не ты — утонули бы все.
«Никто ничего не имеет против меня, остальное меня не интересует. Я считаю себя тоже невиновным».
Мы тоже считаем, что человек, спасавший людей в условиях, когда больше спасать их было некому, не должен сидеть в тюрьме. А следствию полезнее было бы изучить вопрос о том, как по разным уровням власти проходил сигнал из Аршана о том, что беда близко.
Иркутская область, Тулунский район
