Мы сейчас все изменим! Черный вечер мы осветим сиянием красивого лица и красного платья. Сумерки мы разрежем острым звуком золотой трубы. Депрессию мы выгоним из жизни, пританцовывая на досках пола вместе с долговязым гитаристом в узких брючках и босой певицей в черных перчатках. Ну что там еще осталось, ветер и дождь? Ветер мы пристроим крутить контрабас, а дождь согреем страстной мелодией, заводным ритмом и пылкой, горячей, упругой любовью!

Это Каро Эмеральд, и она действительно любит сбросить туфли и пробежаться по сцене босиком. Это Каро Эмеральд, которая родилась в Амстердаме, ездила и ездит по Амстердаму на велосипеде и окончила там консерваторию по классу джаза, но слишком чопорны и тесны оказались ей серьезные залы и закрытые платья. И она, смеясь, махнула им рукой и шагнула в свой мир, где синяя вода с плеском бьется о сваи старых причалов, где свингующий джаз звучит с террас у отелей, где широкие юбки летят, как пестрые флаги, и перчатки до локтей напоминают о временах, когда красавицы с розами в волосах ездили в открытых автомобилях. Это ее мир, мир Каро — выдуманный и живой мир яркой, стильной и чуть-чуть игрушечной ретро-красоты.

Это мир высоко вознесенных богинь Голливуда в белых платьях и с ослепительными улыбками, мир фотосессий, во время которых фотокорреспонденты припадают на колено и в ажиотаже щелкают вспышками, заливая всю сцену белым огнем, мир красных кабриолетов Bugatti с серебристыми решетками моторов, мир высокой моды, еще не убитой массовым производством. Это мир прошлого, который Каро делает своим миром настоящего. Она в нем живет. Она в него играет. И в этой игре столько неподдельной радости, что даже самые мрачные люди и суровые аскеты расцветают улыбками, видя ее явный, кокетливый, страстный, улетный шик.

Как просто и смешно она начинала. Совсем без претензий, не ожидая никаких чудес, просто спела Back It Up — единственную свою на то время песенку — и сделала за копейки клип. И YouTube понес ее. Ее первый альбом взлетел вверх и тридцать недель был первым в голландском хит-параде. Со времен Маришки Верес и Shocking Blue в Голландии не было таких голосов и таких чудес! Хотя они разные, совсем разные, ничего похожего.

В мире Каро главное — игра, смех и звук. Она смеется на сцене, потому что сцена для нее радость. Она не студийный артист, последний ее альбом вышел девять лет назад, и с тех пор она неустанно и неостановимо дает концерты. Только в Англии — сто концертов. Вся Европа — ее. Ее заводной и чувственный звук летит по прекрасной Европе, соединяя север и юг, запад и восток. Париж — ее город. Она возвращает этому изменившемуся, подурневшему городу, по которому бродят угрожающие желтые жилеты и в центре которого торчит обгорелый остов собора, то, что было в нем когда-то, — волшебство любви и праздник, который всегда с тобой. Тени под глазами, ночи без сна, коньяк как снотворное, долгий рассвет с видом на старые мокрые крыши, и все же, и все же… Она поет в маленьком отеле, и небо вдруг само собой освобождается от пыли, и в синем цвете вечера вдруг набухает густой фиолетовый свет, и горечь и страсть ложатся складкой у губ. Такой у нее Париж.

А в холодной Шотландии она выходит на сцену, чтобы изменить климат. Да, изменить климат этих покатых мокрых гор, бросающих тень на Глазго и на весь мир. Свет ее сцены ослепителен, как прозрачное золото. Цвета ее платьев, словно пошитых в Париже 1955 года, нежны и ярки. В сиянии света, в драйве ее Grandmono Orchestra она выдает столько страсти и тепла, что на склонах Шотландии расцветают пальмы, и по старым крышам ползет виноград. О да, она это умеет, Каро, превратить что угодно, какой угодно север и какой хочешь запад в самый настоящий, самый роскошный, самый прекрасный юг.

В эпоху сложных вещей она проста, как веселье. В эпоху рэпа она выдает яркий, скользящий, сияющий поп. Во время усталости и цинизма она является с чистыми чувствами, неправдоподобными в своей чистоте. В эпоху величайшей музыкальной искушенности, когда в компьютерах делается самый сложный звук, она все делает сама, собой и своим голосом, жестом, лицом и смехом. И если на улице сумрак, то, значит, пора звать ее — и превращать сумрак в праздник.

В Каро Эмеральд, в ее явлении, где бы оно ни случилось — в большом зале с сиянием золотых юпитеров или в маленьком кафе с двумя пустыми столиками и витриной, — всегда есть что-то завораживающее. На нее можно смотреть без конца, потому что она живая. Все песни ее о любви, даже если о чем-то другом. В маленьком кафе она уходит в себя и закрывает глаза. Пой с закрытыми глазами, Каро, пой руками, пой ладонями, пой пальцами левой руки, которые ищут и нащупывают в вечернем воздухе медленные капли дождя.

И тогда на нежных подушечках пальцев влага.

И сквозь опущенные веки втекает в сознание размазанный по воде свет реклам.

Пой, Каро, сегодняшним московским вечером, в котором мы застыли с маленьким коньяком в руках между прошлым и будущим, между летом и зимой, от которой хорошо бы удрать куда-нибудь на юг, где солнце в воздухе, синяя вода и свингующий джаз на белых террасах отелей.

Гитарист серьезен и даже печален, этот погруженный в себя музыкант в белых туфлях с черными шнурками.

По рубашке контрабасиста летит вниз разделительная линия черного галстука.

Улицы нашего города темны. Завтра не скоро. Будущее неизвестно. Кошки спят. Птицы тоже спят. Всюду ночь. Всюду, всюду ночь.

Но тут светло.

That endless nights are far away

And I love you.