Есть у Павла Селукова в книге «Добыть Тарковского. Неинтеллигентные рассказы» (АСТ, «Редакция Елены Шубиной», 2019) рассказ «Вокруг занавески».

Начинается он так. Устроился человек работать на овощебазу, и идет по промзоне. Идти по промзоне ему страшно — собаки могут загрызть. И вот видит он вдруг в окне занавеску. Чистую, белую, даже с вышивкой. Останавливается как вкопанный.

Но перед тем как начинается этот сюжет с собаками, и с занавеской, и с воображаемой прекрасной девушкой, которая якобы вышила эту занавеску, автор мельком, как бы нехотя описывает это самое место, по которому он идет. Приведу это описание целиком.

Павлу Селукову чуть больше 30. Живет он в Перми, в районе Пролетарки, где гораздо лучше, чем в Стройгородке, но может, чуть похуже, чем в центре. Но ему там нравится. Почему? Сейчас узнаем.

Я давно вычитал у кого-то, что интеллигентами на самом деле не становятся, а рождаются. Можно родиться в профессорской семье, но не быть интеллигентным человеком, а можно вырасти на Пролетарке, где, мягко говоря, не сильно ценится книжное знание, и быть интеллигентом.

Когда Павел Селуков работал на автостоянке, сидел в будочке, сутки через двое, он прочел все, что можно было прочесть — Библию, Бердяева, Коран, Чехова, Толстого и Сартра. Времени свободного в будочке у шлагбаума было много. Но дело даже не в этом. Даже если б Паша Селуков и не работал вахтером, и не прочел ни одной этой книжки, он все равно каким-то образом стал бы интеллигентом. Интеллигенту присущ, прежде всего, особый взгляд на реальность — прощающий и проницательный, добрый и в то же время беспощадный. Это его интеллигентская привилегия.

Читать Селукова, с одной стороны, страшновато. Детали врезаются в память, создают полный эффект присутствия — как будто сам идешь по старой Пролетарке и не знаешь, бросится на тебя со спины стая молодых шакалов, или пронесет. С другой стороны, читать Селукова необыкновенно интересно. Он как бы ваш проводник по этой старой Пролетарке, которая одновременно является и новой Россией.

Мы встретились с ним в Ельцин Центре, в Зале свободы (так называется одно из музейных пространств) — где я больше года провожу такие встречи с писателями — сидим, разговариваем, обсуждаем городскую среду, городскую мифологию, городские легенды.

Есть у Селукова такой смешной рассказик — как два прощелыги с Пролетарки неожиданно ограбили аптеку, и вот с картонным ящиком какого-то веселящего препарата они бегут по улицам и за ними увязывается еще один персонаж, со своей смешной кличкой и умопомрачительной историей, за тем еще трое, потом еще и еще. И эта вереница персонажей то ли из Рабле, то ли из Данте, находящихся на тонкой грани между фарсом, с одной стороны, а адом, с другой, бежит за этим украденным ящиком с лекарством. Бегут они, доходяги, тяжело дышат, едва поспевают. И есть в этом беге, в этом взгляде автора на них какой-то удивительный добрый и вместе с тем спокойный свет. И ты сам, по ходу этого бесконечного бега, выбираешь: бояться тебе или улыбаться, смеяться над ними или плакать.

Слушать запись нашего разговора с Селуковым я могу бесконечно. Открывается для тебя какой-то новый мир.

Этот мир меня почему-то не пугает, хотя вроде как должен. Эти люди совсем не страшные, хотя в реальной жизни я не знаю, как бы себя чувствовал, столкнувшись с ними на улице. Нет в этих рассказах никакого вырождения, нет тут никакого «дна», нет тут никакой жуткой «хтони», как говорит интеллигенция (до сих пор не знаю, что это). Они все разные, эти люди. Они живые. Они… такие же, как я.

Другое дело, что из всех этих персонажей постоянно выглядывает сам автор, Паша Селуков. Это он разбился на самолете с чужой девушкой и оказался на необитаемом острове, это он стал отцом умершего младенца и всех замучил своим горем, это он человек с комплексами и без комплексов, это он выходит на тропу войны и сходит с нее. Комедия, детектив, мелодрама, хоррор, пародия, ужастик.

Он ищет, пробует, пишет во всех жанрах сразу и пробует все приемы мировой литературы одновременно.

Человек, который еще вчера был подростком, еще вчера бегал по улицам с ножом, еще вчера бухал вместе с друзьями в «синей хате», то есть нежилом бараке, куда специально приходят пить водку («…из тех моих друзей, с которыми я бухал в «синей хате», выжил я один», говорит Паша, и я ему верю, это буднично сказано, и ничего «особенного» тут нет, на старой Пролетарке и не такое возможно), а сегодня он уже нормальный человек. Да, он нормальный, он глубокий, нежный, думающий, но только он еще не до конца очнулся и до конца не понял, как все это произошло. Вот это переходное состояние, зыбкое, колеблющееся, неверное и неокончательное — это, наверное, самая сильная сторона прозы Селукова. Потому что это состояние, оно характерно для всех нас, для всей страны. Для России.

Это Паша рассказывает про свое первое «журналистское расследование», которое провел по заданию Пермской гражданской палаты, и не просто провел, а добился того, что в Ныроме хотя бы снег стали чистить на дорогах. К своим тридцати четырем годам Паша Селуков поработал формовщиком на металлургическом заводе, охранником в ночном клубе и на автостоянке, журналистом, стендапером в ночных клубах, киносценаристом, сейчас он популярный блогер (блог называется «С пролетарским приветом») и востребованный писатель, но мне кажется, это еще не предел, возможно, мы еще увидим его в роли капитана дальнего плавания или космонавта. Я спросил его — может, он делает все это для того, чтобы было, что описывать в рассказах? И он удивился:

И все-таки «вселенная» Селукова — Пролетарка, Закамск, поселок Ныром и другие места, в которые вряд ли забросит судьба тех, кто читает его книги, — это не этнография, не «физиология Петербурга», как называли описание трущоб писатели-народники, он вообще не «народник», тут что-то другое. Это просто мир, в котором мы все живем (просто, может, не всегда это понимаем).

Главное, что люди, которых он описывает — все они стоят на каком-то краю, на краю эпохи, раскачиваясь и балансируя. Вот в этом раскачивании на краю и есть его открытие, его особая интонация.

Жить дальше в этой «промзоне» невозможно, но и что делать — его герои тоже не знают.

В этом переходном состоянии, в этой зыбкости надежд и судеб — и есть его правда. Герой рассказа «Вокруг занавески», работник овощебазы, так и не успокоился, все искал, кто же вышил эту занавеску, кто ее повесил. Зашел в дом, узнал, что девушку звали Марией, мать ее спилась, а сама она исчезла неизвестно куда.

Да, занавеску сняли. Но все-таки занавеска была.