Как известно, в большинстве стран постсоветского пространства парламенты выбирают по смешанной пропорционально-мажоритарной системе. Избиратель получает два бюллетеня — одним голосует за партию, вторым — за конкретного человека, преимущественно кого-то из местных. Такая же система работает и в России, где половину депутатов Госдумы выбирают по партийным спискам, половину — персонально.

Мажоритарная система в развитых странах — это арена состязания конкретных политиков, представляющих крупные системные партии, позволяющая очень гибко и безболезненно время от времени менять их местами. Однако та же система в странах «молодых демократий» превращается в настоящее фамильное проклятие, которое мешает этим демократиям сделать хотя бы минимальный шаг вперед. Такая мажоритарная система — это рассадник авторитаризма, депутатов-толстосумов, разбогатевших на распиле местных бюджетов, и, в конечном итоге, источник безраздельной власти любой правящей партии.

В России мажоритарная система является одной из самых надежных опор авторитаризма. Обратите внимание — в ходе выборов в Госдуму правящая Единая Россия почти никогда не получает больше 50%. Другое дело, что остальные 50% между собой распределяют разного рода коммунисты и либеральные демократы, которых называть оппозицией даже неприлично.

Но это ей и не нужно. Для этого существуют как раз они — одномандатные округа, в которых партия власти всегда получает почти 100%. Понятно, что никакой «правящей партии» в реальной жизни не существует, и все это просто имитация политического процесса, но тем не менее: парламентская сила Кремля в первую очередь держится на одномандатниках.

В условиях постсоветского авторитаризма, когда в реальной жизни правящая партия фактически сращивается с государственным аппаратом, победить проправительственного одномандатника в конкретном регионе — задача почти невыполнимая. На его стороне все факторы «удачи» — деньги, государственная поддержка, административный ресурс, местные толстосумы, мафиози, в общем — все. К этому добавьте и традиционную разобщенность оппозиции, особенно либеральной. Наши либеральные политики — замечательные во всех отношениях люди, но они с трудом могут о чем-то между собой договориться. В итоге — правящая партия, которая по партийным спискам с трудом получает 50%, в конечном итоге благодаря одномандатникам имеет 80–90% в парламенте.

С такой системой нормальная цивилизованная смена власти практически невозможна и требует всеобщей, тотальной мобилизации со стороны граждан. Понятно, что готовность обывателя к такой мобилизации говорит о себе раз в 50–100 лет, не чаще. Соответственно, выход из авторитаризма для нас — это еще более трудная задача, чем мы привыкли считать.

Этим летом одна из постсоветских стран официально порвала со своим мажоритарный прошлым — по крайней мере, сделала первый шаг в этом направлении. Как известно, летом 2019 года Грузия, которая в 2014 году уступила Украине роль главного агента Вашингтона в «мягком подбрюшье России», на короткий срок снова вернула себе этот «почетный статус». После того как православный коммунист-депутат Гаврилов удобно устроился в кресле спикера парламента Грузии, в стране вспыхнули протесты. За ними последовал кровавый разгон оппозиционной акции протеста 20 июня, а позднее — введение Россией экономических санкций против страны, в первую очередь — запрет на авиационное сообщение. Позднее эта тема приелась и потеряла актуальность, однако ее отсутствие в нынешнем российском телепространстве не означает ее отсутствия в природе.

Большинство из тех россиян, которые что-то об этих процессах знают, убеждены в том, что протесты в Грузии носили исключительно антироссийский характер. Однако это очень большое упрощение.

Граждане Грузии требовали избавиться от того самого фамильного проклятия — мажоритарной системы, которая в Грузии работает точно так же, как и в России. И точно так же убивает парламентаризм. Понимаю, это скучно, несексуально и непассионарно — заполнять городские улицы с требованиями изменения какой-то там избирательной системы. Но — что было, то было.

После этого прошел целый год, полный драматичных событий, массовых акций протеста, обещаний власти и невыполнений этих обещаний, арестов политических оппонентов, закрытия редакций СМИ и т.д. Все это завершилось тем, что Евросоюз надавил на грузинскую власть, которая слишком уж закусила удила: мол, «садитесь за стол переговоров и договаривайтесь с оппозицией». В итоге 8 марта было принято соглашение о реформе избирательной системы: в 2020 году парламентские выборы в Грузии пройдут по системе 120 депутатов по пропорциональной системе плюс 30 по мажоритарной (вместо нынешних 75 на 75).

29 июня конституционные поправки были приняты парламентом. Это значит, что правящая партия потеряла официальное преимущество в 30%. Это значит, что шансы на абсолютную победу у нее уменьшились на 30%, и это значит, теперь ей придется зубами вырывать каждый голос. Иначе говоря, вечер перестает быть томным, а правящей партии придется сильно напрячься, чтобы получить хотя бы 55%. Про лихие 85% теперь уже можно не вспоминать.

Что это значит? Это — существенный прогресс в направлении избирательной демократии. Никто никаких гарантий на идеальное политическое распределение сил не дает, но сокращение более чем на 50% доли местных толстосумов и мафиози в политике — это шаг вперед. Пока лишь в Грузии. И пусть это будет пример для России, которая от мажоритарной системы страдает ничуть не меньше, чем Грузия.