Это был неурожайный, голодный год, у них не было не только еды, но и медикаментов, и сил уже никаких не было, и помощи ждать было неоткуда.
В ту ночь в больницу привезли роженицу. Она была в ужасном состоянии, все время теряла сознание. Она никак не могла родить. Она умирала. И хотя у них не было ни лекарств, ни инструментов, только что-то совсем примитивное, они все-таки решились на хирургическое вмешательство.
Они боролись со смертью всю ночь.
Произошло чудо. Мать выжила. Доктор держал на руках младенца. На свет появилась жизнь. Было утро.
Семидесятилетний доктор вымыл руки, вытер их полотенцем. Вышел из деревянного барака и вдохнул влажный жаркий воздух.
Это было утро 6 августа 1945 года. Доктору передали чудовищные вести. Несколько часов назад, когда они здесь, в джунглях Экваториальной Африки, боролись за жизнь матери с младенцем, в Японии атомная бомба стерла с лица земли целый город.
Это был неравный бой. Смерть побеждала.
Что чувствовал в этот момент автор этики благоговения перед жизнью? Что думал? Этого никто никогда не узнает. Он молчал весь день…
Значит, получается, что все эти усилия бессмысленны? Он был блестящий молодой человек: в 24 года — уже доктор философии, к 30 — богослов, глава семинарии, видный органист и музыковед. И вот этот известный в Европе ученый, музыкант и писатель круто поменял свою жизнь: он решил посвятить себя служению людям, выучился на врача, оставил родной Эльзас, преподавание в Страсбургском университете, концертную деятельность, проповеди, философию и уехал в Африку.
Он хотел работать, а не заниматься разговорами. Неужели ошибся? До сих пор он в этом не сомневался.
Единственный врач на 300 километров вокруг — он был здесь по-настоящему нужен. На деньги, полученные им за книгу о Бахе, он строил больницу. В Европе шла Первая мировая, его любимые друзья оказались в окопах друг против друга. А доктор лечил.
«Мне больше не больно!» — говорил ему больной, пробуждаясь после операции, и разыскав руку доктора, все держал ее, не отпускал. И доктор, пастор в прошлом, на деле познавал значение слов Нагорной проповеди «Все же вы — братья».
«Каждое утро, отправляясь в больницу, я ощущаю как невыразимую милость тот факт, что в то самое время, когда стольким людям приходится по долгу их службы причинять другим страдание и смерть, — я в состоянии творить добро и способствовать спасению человеческих жизней. Это чувство помогает мне бороться с любой усталостью», — записал он. Но это была только Первая мировая…
Накануне Второй он получил из Германии письмо: доктор Геббельс предлагал доктору Швейцеру дружбу. «С германским приветом» — стояло в конце.
Швейцер ответил отказом. И приписал: «С центральноафриканским приветом».
В Европе опять шла война. А доктор облегчал человеческие страдания. Доктор лечил. Имея крайне скудные запасы медикаментов, окруженный измученными и подавленными сотрудниками, он работал с 6 утра до полуночи. А ночью в своем бунгало доктор играл Баха. Он готов был отречься от всего, принести ради людей и эту жертву, но его парижские поклонники прислали сделанное специально для него влагоустойчивое «тропическое» пианино. И вот после тяжелейшей работы люди замирали каждый в своей комнатке и слушали целительную музыку под аккомпанемент ночных джунглей.
Но 6 августа Швейцер не играл Баха. Он молчал весь день.
Человек слишком хрупок. Человек ненадежен. Он легко убивает. Его легко убить. Его душу легко соблазнить. Его разум легко заглушить. «Тысячью гримас и усмешек Мефистофель скалится нам в лица!» — это он говорил еще в 1932-м, в гробовой тишине битком набитого оперного театра во Франкфурте, выступая на торжествах, посвященных столетию со дня смерти Гете.
Так неужели все бессмысленно?
Но ведь был же тот африканский старик, который катался по земле, корчась от боли, а поправившись после операции, гладил доктору руки и вдруг начал танцевать какой-то невероятный танец благодарности.
В 38 лет Альберт Швейцер произнес слова Гиппократа: «И пока я не нарушу эту Клятву, пусть позволит она мне радоваться жизни, практикуя свое Искусство, уважаемое всеми народами во все времена! …С чистой совестью и со святостью буду я проводить свою жизнь и практиковать свое Искусство». Нет, не бессмысленно все.
Доктор пережил этот тяжелый день и сказал:
«Когда одной-единственной бомбой убивают сто тысяч человек — моя обязанность доказать миру, насколько ценна одна-единственная человеческая жизнь!»
Потом ему дали Нобелевскую премию. Эйнштейн назвал его «самым великим человеком нашего века». Черчилль — «гением человечности». Газетчики окрестили тринадцатым апостолом.
Он прожил 90 лет. До последних дней он принимал пациентов и выступал с воззваниями против ядерных испытаний. А однажды попросил поставить для него долгоиграющую пластинку с записью фуг и прелюдий Баха и прилег отдохнуть…
Его больница работает и сегодня.
