Точечные мнемопротезы, вживляемые в коллективную историческую память, направлены на вышибание воспоминаний об ужасе репрессий, главной причиной которых было стремление недоучек и садистов, захвативших власть в 1917 году, удержать ее любой ценой. Кремлевские мнемотехнологи обычно обкатывают эту политику памяти в провинции. В 2004 году памятник Дзержинскому был открыт в г. Дзержинске Московской обрасти, в 2012 году — в Тюмени, в 2017-м — в Кирове.

А советские архитектурные останки Феликса по-прежнему разбросаны по городам и весям. В Петербурге памятники Дзержинскому как стояли, так и стоят — и перед зданием КГБ-ФСБ на Шпалерной, и на территории Высшего военно-морского училища имени Ф.Э. Дзержинского в Адмиралтейском проезде. Советская мемориальная доска на страшном доме Гороховая, 2, где были замучены тысячи ни в чем не повинных людей, славит этого «выдающегося деятеля коммунистической партии».

Советская легенда о Железном Феликсе мало чем отличалась от пропаганды остальных божков советского пантеона — самого Сталина, основателя Северного ГУЛАГа Кирова, изверга Урицкого и многих других. Мол, им приходилось быть жестокими, чтобы построить светлое будущее и одолеть свирепых врагов, с которыми иначе нельзя. Тем самым коммунисты легитимировали свой террористический режим и его главное орудие — карательные органы. В изданном в 1967 году двухтомнике «Избранных сочинений» Дзержинского не осталось ничего, кроме его борьбы с коррупцией и любви к сиротам, ставшим беспризорниками не в последнюю очередь благодаря чекистам.

Вопрос о памятнике Дзержинскому на Лубянке никогда не сходил с повестки дня в Москве. И хотя в 2002 году Сурков в пику Лужкову высказался против памятника, в 2005-м бюст лейб-палача протащили во внутренний двор Петровки, 38. В 2008 году за возвращение памятника выступило «ЕдРо» в лице Владимира Колесникова, члена комитета Госдумы по безопасности. Памятник не восстановили, но зато в 2014 году Путин вернул имя Дзержинского Отдельной дивизии МВД (позднее преобразованной в Росгвардию). А памятник из Музеона как бы невзначай отправили на реставрацию, чтобы стереть с него надписи, сделанные восставшими, — «палач», «Феликсу конец» и т.д. — следы той памяти, которая бросила вызов и советской легенде, и отжившему тоталитаризму. И в 1991 году победила.

В Москве с памятником не торопились. Требовалось время, чтобы ампутировать у Железного Феликса все, что касалось революции, не задев при этом идею о пользе террора для России. Поэтому бестактная попытка КПРФ провести референдум о памятнике в 2015 году была отклонена.

А вот февральское обращение 2021 году к мэру Москвы Сергею Собянину и правительству города с просьбой вернуть памятник Дзержинскому на Лубянскую площадь увенчалось «всемосковским голосованием» в апреле. В этом обращении отразился важный аспект кремлевской мемориальной политики — мобилизация прикормленной и подконтрольной «общественности», просящей у власти именно то, чего власть хочет, но по ряду причин предпочитает не брать на себя.

Самым замечательным фактом голосования стало появление в списке конкурентов Дзержинского в борьбе за место на Лубянке двух средневековых князей — Александра Невского и Ивана III (деда Ивана Грозного). Присутствие Александра Невского участники бурной общественной дискуссии объясняли одновременным празднованием его 800-летия и лоббированием церковью своего святого. Хотя Невский появляется всякий раз, когда надо продвигать ту систему представлений об обществе и правах — а точнее, бесправии — личности, которую российские националисты называют «новым Средневековьем».

Причинам появления Ивана III среди кандидатов на увековечение было уделено явно недостаточно внимания. Между тем оно было не случайным. Дело в том, что проект возвести на лубянский пьедестал Ивана Грозного тоже предлагался. В 2016 году глава Союза православных хоругвеносцев и современных опричников Леонид Симонович-Никшич, вдохновленный появлением бронзового Ивана в Орле, горячо ратовал за эту идею. В восторге от памятника в Орле был и другой поклонник Грозного, Сталина и КГБ — Александр Дугин вместе со своими неоевразийцами.

Но волна энтузиазма в связи с установкой памятников Грозному, несмотря на старания Дугина и Владимира Мединского, пошла на спад. И тогда решили: не удалось с Иваном IV, надо пробовать с Иваном III, сходного с их любимцем и по созвучию, и по родству. Ивана III уже и так начали пиарить как предтечу Грозного (см. телесериал «Софья» Артема Васильева, снятый в 2016 году при поддержке Минкульта РФ.)

В числе главных закоперщиков февральского обращения оказались поклонники Грозного с его опричниной, «нового средневековья» и сословной монархии — председатель Изборского клуба Александр Проханов и член неоевразийского движения Алексей Беляев-Гинтовт.

Конечно, этим деятелям, как и Кремлю, большевизм и революционность Железного Феликса совершенно не симпатичны. Зато его роль в истории русского террора для них весьма важна. И здесь тоже мнемотехнологам было с чем работать даже на символическом уровне. Еще Бухарин называл Дзержинского «рыцарем революции», а Вера Мухина в своем проекте памятника 1940 года изобразила его с длинным мечом.

Взаимозаменяемость Феликса, двух Иванов и Александра Невского легко объяснить. Теоретики Изборского клуба и неоевразийства давно сварганили историческое обоснование единства опричнины и ЧК-НКВД-КГБ. Например, активист Изборского клуба и Института Динамического Консерватизма (ИДК) Андрей Фурсов, считающий «опричный принцип созидательным по определению», провозгласил «чрезвычайки» движущей силой и сутью русской истории. А его единомышленник, создатель ИДК, Виталий Аверьянов, писал:

Неоевразийцы тоже внесли свой вклад. Дугин был первым, кто еще в 2000 году, в самом начале путинского правления прозрел генетическую связь КГБ и опричнины и воспел «новую опричнину»:

Так что и Феликс, и Иван Грозный символизируют террор как способ управления обществом, а Иван Третий, Александр Невский и другие средневековые князья олицетворяют собой отказ от современной демократии, но выступают как более нейтральные символы. Из них всех Дзержинский, конечно же, символ наиболее простой и понятный. Потому с ним и хлопот больше, особенно в Москве.

Впрочем, под его возвращение на Лубянскую площадь уже подведен юридический фундамент. В апреле 2021 года в ответ на запрос «Офицеров России» прокуратура Москвы установила, что демонтаж памятника Дзержинскому в 1991 году был незаконным.

Прокуратура все-таки погорячилась, высказавшись так однозначно. Ведь если признать незаконным свержение памятника после провала августовского путча, то можно поставить под вопрос и законность подавления путча, равно как и законность всех последующих событий, включая выборы. Стоит только затронуть тему законности, особенно в России, вопросам не будет числа. Например, насколько законной была установка памятника основателю Красного террора по инициативе председателя КГБ Ивана Серова в 1958 году?

И, возвращаясь к сегодняшнему дню, кто имеет право решать, символам какого прошлого — и какого будущего — стоять в столице России?