Енисейская сальса

Анна Прокопьевна каждый год на Троицу, предшествующую Духову дню, шла не в церковь, а ехала к полудню на остров Отдыха, что в центре Красноярска между левым берегом и, соответственно, правым. Один раз (еще в нулевые) я ее повез туда сам.

«Еще одна утопленница приехала, здравствуй, дорогая», — ее встречали две подруги ее возраста, одна держала за руку мальчика лет семи. Анна Прокопьевна расцеловалась с ними, зашептала, заплакала. Отъехал под деревья, заглушил машину. С автобусной остановки, издалека улыбаясь, к их компании подходили все новые люди — в основном старше 50, нарядные, некоторые с внуками, все с пакетами и сумками. Подъезжали и на машинах. Целовались, обнимались, мужики с ходу разливали по пластиковым стаканчикам за встречу.

Старшие из этих людей знакомы с детства.

Он и повел собравшихся подальше от асфальта, к Енисею.

Анна Прокопьевна — из большого села Медведево (оно с петровских времен). Колхоз «Первый луч», рядом, в Большой Теси, тоже затопленной, родился Константин Устинович Черненко, недолго правивший эсэсэсэром. Над ними сейчас зеркало Красноярской ГЭС, Убейский залив, в отравленных водах которого на самой поверхности, наполовину высунувшись, плавают полудохлые глистастые лещи. Пару раз приходилось там спьяну купаться. Толстые мерзкие рыбы легко ловились: подплываешь к ним и хватаешь. Закидывал подальше в мертвое море, даже перед подъездным кошаком за такую рыбу было бы стыдно.

На берегу валялись кучи пластиковых бутылок и того же цвета бледные гладкие тела. Иван Тихонович, оглядевшись, скомандовал вернуться «маленько назад» — под тополя, чтобы не было так жарко. И подальше с глаз. На поляне быстро раскинули принесенную снедь.

Поминки по родине начались весело. Много говорили, ели, чуть меньше пили, недолго плакали, бабы тут же заходились в хохоте, то вспоминая юность, то делясь последними новостями. Минут через двадцать уже начали петь. Из машины принесли баян. Через час — пустились в пляс.

Топал с силой, всем своим весом, подпрыгивал и резко распрямлялся, очевидно, желая пробить запыленными ботинками глухую твердь. Как сваи забивал. Его движения заражали, вскидывались и присоединялись к нему другие, с той же злобой и отчаянием вытаптывая сухую траву. Под внутренние ритмы: баянист наигрывал нечто противоположное — «Клен ты мой опавший».

Мужики в возрасте, пролетарской наружности, от которых обычно трудно ждать чего-то, кроме неуклюжести и хмурости, лихо замахивали из стаканчиков водку, поднимались и шли в круг; их движения были безупречны и даже, на мой взгляд, красивы, они зримо входили в транс, глаза стекленели, баянист смирно замолк, чтобы не мешать.

Незадолго до этого присутствовал под Кызылом на обряде камлания. Шаманка Ай-Чурек Оюн (Сердце Луны) извивалась в тряске, но твердо и мягко ставила ноги на землю. Дикая пляска русских мужиков и походила на ту огненную мистерию, и нет: ноги Ай-Чурек были обуты в идыги с загнутыми вверх носками — дабы не поранить землю. А утопленники хотели ее, матушку, втоптать куда-нибудь поглубже. Над ними было нагретое безоблачное пустое место, под твердью планетной — вероятно, тоже; туда они ее и вбивали.

Раньше раз в пять лет руководство ГЭС выделяло жителям затопленных сел теплоход, который шел и совершал над селами «круги памяти».

• Кома (здесь из-под воды долго выглядывал купол Покровской церкви, потом его снесли),
• Сисим,
• Убей,
• Улазы,
• Парткоммуна,
• Брагино,
• Коряково,
• Староновоселово,
• Куртак,
• Трифоново,
• Шумиха,
• Кривошеино,
• Усть-Погромное,
• Ижуль,
• Ермолаево,
• Глядень,
• Караульное,
• Дорофеево,
• Даурское,
• Базаиха,
• Донниково и др.

Красноярское водохранилище образовалось при затоплении долинной части Енисея в 1967–1970-х годах. Раскинулось море широко — над черемуховыми зарослями, печками и подсолнухами, над самыми урожайными в крае полями и горными речками, над мельницами и земляничными полянами. Птицы искали гнезда, кружа над волнами, звери метались по берегу, не понимая, как им добраться до своих нор. Потом это закончилось. Люди грустят до сих пор.

Перед затоплением агитаторы ходили по избам, давили на сознательность собирающих скарб переселенцев — мол, вся страна смотрит на строительство величайшей в мире (в те времена) ГЭС, весь народ нуждается в покорении Енисея.

Немного погодя енисейская сальса повторилась. Анна Прокопьевна глухо сказала: «Топающие по волнам». Показалось, она смотрела на них с сожалением и, возможно, упреком. Хотя какие у нее могли иметься счеты к ровесникам? Когда их родину топили, они еще кур гоняли. Что они могли? Только прожить вот такую жизнь, чтобы пить сейчас, черстветь нутром, тушить его.

Черт, откуда мне знать, что она думала. Может, она жалела их, себя, и только.

Не замечали, карандаши иногда скатываются со стола. Земля все-таки круглая. И реки, в отличие от городов, почти не опираются на землю, суть их — движение, и коли они не отталкиваются от земли, а просто скользят по ней, значит, твердь — это все-таки шарик.

И все на нем возвращается друг к другу, «обратка», как сейчас говорят, неминуема, и шарик крутится с бешеной скоростью, упираться ему не во что, под ним полное отсутствие чего-либо. Топай по нему — не топай, с остервенением или без него, вряд ли можно сдвинуть наш шарик с его путей.

Шойгу о панике

17 августа 2009 года произошла катастрофа на Саяно-Шушенской ГЭС, погибли 75 человек. Плотину не прорвало, но народ, опасаясь этого, рванул в горы. Это было только начало: потом под гудящей дамбой осень, долгая зима и весна в страхе и ожидании — на плотине наросли десятки тысяч тонн льда, ледовые наросты рядом с водобойным колодцем достигали 22 и более метров, перспективы пропуска паводковых вод были туманны. Документы, лекарства, фотографии собраны в рюкзаки или чемоданчики, путь до ближайших сопок пройден, время засечено — многие не укладывались.

Помню, приехал писать о «герое года» —

Над ней нависает плотина высотой в четверть километра, три десятка кубокилометров мягкой енисейской водицы. Мимо со свистом пролетают обломки машзала. А она стоит и держит небо над мужиками. Это была Светлана Смельницкая, как с немалым трудом мне удалось выяснить. Прошло уже четыре месяца с подвига и катастрофы.

В Черемушках (городке при ГЭС) ее тогда не оказалось, меня пригласила к себе Татьяна Крамаренко.

— Кто-то как начал пить на похоронах, так до сих пор не останавливается, кто-то пришел в себя. Хотя в себя ли? Я вот хотела купить соленья — огурцы, помидоры. Спрашиваю у бабусек-дачниц, не продадут ли? Они задумываются и потом с удивлением констатируют, что никаких дачных заготовок на зиму в этом году не сделали. Они сами это вот только что для себя выясняют. Но у меня есть варенье из ягод, которые я собрала до 17-го и успела сварить еще в той, прошлой жизни. — Заходим купить что-нибудь к чаю, поднимаемся в панельную клетушку. — Здесь я только ночую, живу на работе. Когда выключаешь ночью телевизор, сразу на мозг начинает давить гул падающего Енисея и вот эта вибрация: она ощутима в воздухе, да?

Да.

Шойгу, тогда глава МЧС, стыдил земляков. «Я очень бы хотел и буду настаивать, чтобы нашли всех людей, которые сеяли панику», «Всех этих ребят надо наказывать жестко, как и тех, кто в первые дни нагревал руки на людских тревогах, взвинчивая цены на бензозаправках и в магазинах, собирая еще большие очереди».

Паникеры — это те, у кого в подкорке Чернобыль и сотни других доказательств, что власти никогда и ни в чем доверять нельзя? И чья это проблема, что власти не верят?

Во всех городах и поселках, живущих под постоянной угрозой, под нависающей над ними убийственной толщей воды, есть мифы. В Саяногорске, Абакане, Майне, Красноярске. О местах, которые не затопит, о времени, за какое еще можно спастись. С мифами, конечно, тоже можно бороться. Только это не менее бессмысленно, чем воевать с людским инстинктом самосохранения, самоорганизацией народа, обзывая это паникерством.

Над Красноярском — населением нижнего бьефа, подплотиньем, — нависают 73 кубокилометра ледяной воды, Красноярское море — четыреста верст длиной, и площадь его зеркала — две тысячи квадратных километров.

Ковриком для Китая

А потом, в десятых годах, завершили достройку БоГЭС (Богучанской ГЭС) на Ангаре и затопили местные деревни. Перед потопом их сжигали санитарные бригады з/к, тут их называли зондеркомандами. Зека повышали капитализацию «Русала» и «РусГидро» (это называлось частно-государственное партнерство), сейчас запруженная Ангара крутит турбины гидроэлектростанций, вырабатываемое электричество консервируется в алюминиевые чушки.

Уничтожено:

• Проспихино,
• Косой Бык,
• Дворец,
• Болтурино,
• Кежма (ей было «триста с лишним годов», как распутинской Матёре),
• Паново (ей тоже было за три века),
• Верх-Кежма,
• Фролово,
• Усольцево (этим трем чуть менее трехсот лет),
• Заимка,
• Аксёново,
• Алёшкино,
• Новая Кежма,
• Кодинская Заимка,
• Селенгино,
• Рожково,
• Приангарский,
• Кеуль,
• Невон,
• Тушама,
• Ёдарма и др.

В то время в Красноярске много говорили о том, что этот проект лоббировали и китайцы, они хотели проспонсировать строительство железной дороги к ГЭС (им там нужен был лес, ангарская сосна), Россия постелила им ковровую дорожку. И взяла все расходы на себя.

И еще один эффект от той «поворотной точки» — сырьем для нее стала Кежемская волость, единственный — на тысячи верст окрест — русский старожильческий анклав, место концентрированного проживания переселенцев-поморов. Все это — зачищено, спалено (не до конца — плохо горело), утоплено. И у китайцев, возьмись они обосновывать историческое право на Восточную Сибирь, опираясь на данные археологии и генетики, теперь получится это лучше: исчезли не только памятники истории, но и свидетельства исторических прав русских на Сибирь. (И почему «пятой колонной» называют совсем не тех, кто задумал, санкционировал и реализовал этот проект?)

Ни одного старожильческого селения Кежемского района больше нет. Нет уже так, как нет материка Ангариды, что 400 млн лет назад омывался теплым морем Тетис. Кто о нем знает, да и для чего знать.

Над ней, над всей русской Азией, над всей уходящей Месопотамией продолжают кружить орлы, высматривать, что еще здесь осталось.

С переселенцами власть намучилась. Со старухами, тянувшими за собой коз — в типовые многоэтажки, за сотни километров. Скот забивали. И телят, и коней, и кошек с собаками. Некоторые не решались; оставляли на голодную смерть. В Тушаме, «в зоне берегоформирования», три семьи с псами сопротивлялись долго: их отрезали от электричества, не подвозили воду, на все призывы к переселению они палили из дробовиков.

Коллега Юлия Сизых из Кежмы, после того как Путин одобрил достройку БоГЭС, переехала в Абакан, за тысячу верст. Работала пресс-секретарем заповедника «Хакасский». 7 октября 2014 года Юля вышла в соцсети в последний раз, залив годичной давности видео лодочной прогулки президента РФ в Саяно-Шушенском заповеднике и сопроводив его текстом: «Впервые за 15 лет в этот день глава государства взял выходной. Где и как он планирует его провести?» Это она к тому, что Путина с Шойгу ждали в их заповеднике. Ну или где-то рядом.

Никто не может знать, из-за чего 30-летняя жизнерадостная женщина наложила на себя руки. И связи между уходом из жизни Юли и днем рождения президента, разумеется, нет —

Что там разглядели? В 1709 году илимский служилый человек Микита Сизов подал челобитную, попросив семь островков на Ангаре под пашню, покосы и «дворовое селительство». Эта фамилия, позже в форме «Сизых», начинает упоминаться почти во всех селениях Кежемской волости. 50% фамилий в деревне Селенгино (Аникиев остров) составили Сизых.

У них родину пустили на электричество для Дерипаски, а они о телевизоре.

Распутин и Путин

Болтурино жгло зэчье под командованием местного участкового майора Радченко, сжигали всю органику на будущем дне. Зачистке противостояла библиотекарша Марина Лебедева с шестилетним сыном, держал оборону Бабашкин на хуторе, да бродил бомж, мой тезка, 12 лет тут проживший, но не прописанный, отселять его было некуда.

В марте 2015-го разразилась едва ли не смута в умах — судя по популярности поисковых запросов в сети о смерти Путина, фантастических слухах, опровержениях; кончилось, как у нас заведено: жизнь все вывернула наизнанку. Умер не официальный лидер, но духовный символ совсем другой России — противоположной и добиваемой. Валентин Распутин оставался со своими старухами на затапливаемом ангарском острове до конца. Он не ушел.

Президента той страны, в которой Распутин, кажется, совсем разуверился. Но которая теперь уже вся, как Матёра, окончательно проиграв технологическое соревнование, тоже полыхала и медленно погружалась под воду.

И что теперь? Обижаться на весь свет? Белить перед последним днем избы? Пугать «пожогщиков» ядерной кузькиной матерью?

Что слышал Путин от Распутина, когда встречался и подолгу беседовал с ним? И что он понял? Воспроизводить психотравму, пока не одолеешь ее или она не убьет тебя? Проиграв, стоять на своем?

Или он услышал, что никто жалеть Россию, тебя и всех твоих — что вокруг тебя — не будет? Как ты сам не жалел Ангару? Как ты, так и тебе.

А Распутин все же пожалел — во всяком случае, сюжет сложился так.

Распутин ответил на запрос, и Путин сразу вынырнул откуда-то из тьмы и лично пришел в храм проститься с писателем.

Напоследок Распутину попеняли, что озлобился, отказывая в праве на ненависть, будто он для глянца писал, будто консьюмеристское требование формата можно воспринимать всерьез; тогда вообще много и эмоционально все призывали всех бороться с ненавистью. Вероятно, во имя любви. Тоже всех ко всем, без пощады. Как в младшей детсадовской группе, сейчас всем принесут манную кашу.

Тогда, в 2015-м, ложе затопили окончательно, и БоГЭС вышла на проектную мощность. Той весной, кстати, нашелся не только президент, но и бомж Леша — Алексей Никитич Блохин, под копирку списанный жизнью с распутинского Богодула. Зиму перемог в дощатом сарае.

Спустя несколько лет после пуска БоГЭС куратор внутренней политики Кремля нулевых Сурков заинтересовался плодами рук своих и поведал миру о «глубинном народе» — очевидно, тех самых деревнях с «солью земли русской» в самой глубине России, на дне Ангары. Их тихих песен из «глубинки» не слышит никто, а уж понимание тех песен если и придет когда, то поздно и «не к тем, кто может что-то сделать»; бывшему куратору Суркову повезло. Замечу, что аудиофайлы в сети, выдаваемые за голоса глубинного народа (в 90-е эти записи продавались на аудиокассетах как «звуки из ада»), — не та тема. Это фиксация звуков из ныне порушенной Кольской сверхглубокой скважины и, соответственно, сверхглубинного народа, о коем надо говорить отдельно.

Родина научила дышать под водой.

Первым их обнаружил Алексей Колпаков, ангарец и доцент кафедры русской литературы Красноярского педуниверситета имени Виктора Астафьева. Показал их: не верилось — ни ему, ни мне. Но нет, все подтвердилось.

И никого это не смутило, и может, так и надо было — новые поколения рождаются уже с жабрами. Бегущие под волнами.

И иногда «глубинный народ» возвращается к России поверхностной. В ночь на 23 февраля 2019-го из поселка Прибрежного, основанного в 1959 году для «утопленников» Братской ГЭС (она пустила на ток, преобразованный затем Братским алюминиевым в чушки, сто поселений, родину ста тысяч человек), вышли четверо с жабрами — из народившегося в 90-е поколения. У троих в сумме 18 судимостей. Перегородили «Жигулями» федеральную трассу А331 «Вилюй» и расстреливали из охотничьего ружья двигавшиеся мимо автомобили. Тех, кого удалось остановить, укладывали на снег, грабили, забирали телефоны, добивали.

Происходило это перед Универсиадой — в 2019-м спортсменов со всего мира собирал Красноярск. И как раз все красноярское детство и юность распустили на каникулы. Пятеро студентов поехали домой. Один с невестой — знакомить с родителями. Его убили выстрелом в спину, ее ударили ножом, задев легкое.