Следствие считает вероятной причиной крушения бизнес-джета Пригожина взрыв в отсеке шасси, куда якобы и было заложено взрывное устройство. Почему его не обнаружила служба безопасности бывшего «кремлевского повара», остается только гадать. От взрыва, полагает следствие, у самолета оторвало крыло, «эта часть судна ударила в стабилизатор, самолет стал резко набирать высоту», а потом ушел в штопор. Иначе говоря, лишившись крыла, он полетел вверх, прежде чем начал падать. Эту версию комментирует для «Новой» авиаинженер Марк Солонин.

— В прошлом нашем разговоре вы отводили 60% вероятности на то, что по самолету ударила ракета, 40% — в пользу версии о взрыве на борту. Ваше мнение изменилось, когда следствие огласило свои предварительные выводы?

— Это прекрасно. Лучше всего самолетам сбрасывать сразу оба крыла, тогда они просто соколами будут взмывать. Крылья-то тяжелые, поэтому лишние. Сбросил — и полетел.

Если говорить серьезно, то на тело, чтобы изменить траекторию его движения, должна подействовать сила, направленная вверх. Никаких других способов нет. Никакие вращения, никакие повороты рулей не могут изменить ситуацию фундаментально. Исчезновение одного крыла приводит к падению подъемной силы примерно наполовину, а на самом деле — еще больше, потому что самолет сразу накренится, и второе крыло сразу перестанет создавать подъемную силу, направленную вверх. После этого самолет может только снижаться. Он может крутиться и вращаться по любым осям, но он будет только снижаться.

— Мы с вами только-только это обсуждали, и на основе данных Flightradar вы говорили, что самолет примерно 16 секунд поднимался и опускался с амплитудой примерно 500 метров.

— Именно это и говорит о том, как надо относиться к версии об отрыве крыла. Первичный отрыв крыла не мог привести к подъему самолета. Отрыв крыла мог произойти по самым разным причинам. Взрыв снаружи принципиально ничем не отличается от взрыва изнутри, другое дело, что отшибить крыло у самолета в обоих случаях одинаково сложно, это очень прочная вещь.

Сама по себе эта настойчиво продавливаемая версия о заложенной бомбе и о взмывающем без одного крыла самолете наводит меня на некие предположения о том, что эту версию начали вбрасывать в публичное пространство, чтобы заболтать более вероятную.

— Сложно оторвать крыло — это ведь не значит, что такого точно не было?

— Уже сейчас в интернете выложено множество фотографий обломков с дырочками.

— Что именно указывает на это на фотографиях, о которых вы говорите?

— Там видны достаточно отчетливо дырочки малого размера, вдавленные вовнутрь. Именно так выглядят пробоины от большого количества маленьких поражающих элементов. Так устроены все боевые части зенитных ракет, они разбрасывают очень легкие элементы, порядка пяти граммов, если говорить, скажем, о «Буке». Они меньше пистолетной пули. То есть примерно так и должны были бы выглядеть дырочки от них. И их должно быть много. В цель попадают далеко не все, но все равно остаются многочисленные мелкие пробоины.

— Когда обсуждалось крушение малайзийского «Боинга» над Донбассом, эксперты, и вы в их числе, обращали внимание не только на то, что такие пробоины сделаны явно снаружи, но и на их форму. Что вы здесь можете сказать по этому признаку?

— В данном случае форма не важна. В ситуации с «Боингом» МН17 шла достаточно большая и значимая дискуссия о том, каким именно типом зенитной ракеты он был сбит. Потому что были многочисленные фотографии пусковой установки «Бука», сделанные на земле очевидцами. И было принципиально важно: это «Бук» или другая зенитная ракета.

— У такого «Бука» поражающие элементы характерной формы.

— Совершенно верно: это «отпечатки пальцев» зенитной ракеты. Но в данном случае это не важно, потому что трудно представить появление в Тверской области ЗРК какой-либо другой страны.

Все остальное, что могло бы сбить самолет на такой высоте, еще больше. Так что это мог быть только российский комплекс. А какой именно — это, на мой взгляд, не представляет уже такого общественного интереса.

— Почему 30-процентную вероятность вы оставляете для версии о взрыве на борту?

— Потому что фотографий с обломками мало, и они очень низкого качества. Спешить с выводами не надо. Какие-то дырочки видны, это так. Но самолет падал с высоты 8,5 километра, кто там знает, что обо что ударялось. Поэтому 30% я, конечно, оставляю. Но только после серьезного осмотра этих пробоин специалистами, определения, где они, какие они, какова их плотность по площади распределения. После этого можно будет о чем-то говорить серьезно.

— Предположим, следствие в какой-то момент объявит, что нашло подтверждение версии о взрыве на борту. Что это должно быть? По каким признакам можно будет понять, насколько версия правдива?

— Мы выходим далеко за пределы моей компетенции, я не взрывотехник, я все-таки авиационный инженер. Скорее всего, профессиональный взрывотехник может определить по характеру обломков, характеру пробоин, характеру разрушения, находился источник взрыва внутри или снаружи. Это будет заметно достаточно отчетливо.

Сейчас я могу только еще раз сказать, что стремительно навязываемая версия о заложенном взрывном устройстве возвращает нас к печальной теме взорванного над Синаем пассажирского самолета (Airbus A321 авиакомпании «Когалымавиа» был взорван над Синайским полуостровом 31 октября 2015 года. Теракт унес жизни 224 человек. — Ред.). Помните, с какой отчаянной настойчивостью нам в первые два-три дня пропихивали версию о технической неисправности? Уже кого-то арестовывали в компании, которая эксплуатировала самолет. Пока не пришлось откатить назад, ни перед кем, разумеется, не извинившись. Пришлось согласиться с тем, что взорвалось устройство, заложенное в том случае террористами.

— Там было международное расследование, трудно было что-то «пропихивать» с одной стороны.

— Поэтому там невозможно было долго врать. Я не вижу особой сложности в том, чтобы определить, где именно произошел взрыв. Но для этого должны работать специалисты, которые хотят выяснить реальную картину, а не транслировать в общество предписанную сверху.

* Внесена Минюстом в реестр «иноагентов».