Петербургской художнице Саше Скочиленко, обвиняемой в «фейках о российской армии», грозит от пяти до десяти лет лишения свободы. Суровость наказания напрямую зависит от того, сумеет ли обвинение доказать в суде, что Александра распространила на пяти ценниках в магазине «Перекресток» заведомо ложную информацию, а также то, что в этих текстах есть мотив ненависти и вражды. Для достижения этой цели следствие привлекло специалистов Центра экспертиз СПбГУ — Анастасию Гришанину и Ольгу Сафонову. Их исследование, считает защита подсудимой, выполнено с многочисленными нарушениями закона и является недопустимым доказательством.
Это же подтвердила филолог Ирина Левинская, рецензировавшая экспертизу Гришаниной и Сафоновой и допрошенная по этому поводу в суде. На последних судебных заседаниях обсуждался вопрос о необходимости назначения новой экспертизы по делу.
На чем строится обвинение Скочиленко? Объясняет Ирина Левинская.
Ирина Левинская — филолог, доктор исторических наук, до марта 2022 года — ведущий научный сотрудник отдела источниковедения и архива Санкт-Петербургского института истории РАН, автор более 100 научных работ и более 80 судебных экспертиз.
— Вы назвали экспертизу Гришаниной и Сафоновой не только недопустимой, но даже «запредельной». Почему?
— Если бы у нас было нормальное правовое государство, следователь и судья выполняли бы свои функции и следовали нормам закона, то эту экспертизу не приняли бы к рассмотрению. Прежде всего — она не соответствует закону об экспертной деятельности.
Эксперт вообще не должен знать законов, кроме тех, что касаются экспертной деятельности (включая постановления ВС РФ, методические рекомендации Минюста и пр.). Их он должен знать твердо. Есть закон «Об экспертной деятельности», где четко определяются два типа экспертных заключений: комиссионное (его выполняют специалисты в одной области) и комплексное (его выполняют специалисты разных областей).
По делу Скочиленко следствие заказало лингвистическую экспертизу, а Центр экспертиз СПбГУ сделал комплексную — политолого-психолого-лингвистическую. Но она им не была заказана.
Саша Скочиленко. Фото: Алексей Душутин / «Новая газета»
— Политолого-психолого-лингвистическую?
— Да, я только недавно узнала подробности о личностях экспертов. Гришанина оканчивала факультет психологии и факультет журналистики СПбГУ. Затем работала в Городском центре профориентации молодежи. Занималась изучением психологических особенностей аудитории СМИ. Работала на грани психологии и журналистики. Защитила кандидатскую диссертацию на факультете журналистики на кафедре современной периодической печати на тему «Психологизм как методологический компонент журналистского творчества на примере современных журналов» и стала кандидатом филологических наук, поскольку степени кандидата журналистских наук не существует.
Очень интересны публикации Гришаниной: «Взаимодействие церкви и государства. Новые формы коммуникаций», «Профилактика речевых угроз экстремистского характера в социальных сетях».
К филологии Гришанина не имеет ни малейшего отношения, я уже не говорю о лингвистике. Она не имела права делать эту экспертизу.
У Сафоновой нет политологического образования, она оканчивала юридический факультет СПбГУ. Потом там же три года проучилась на филологическом факультете, но до магистерской степени не дошла. Написала диссертацию на тему «Роль социальной политики Российского государства в регулировании трудовых конфликтов». Спецкурсы, которые читает Сафонова: «Юридическая конфликтология», «Правовой конфликт и арбитраж», «Политология», «Правоведение», — очень лингвистические дисциплины, не правда ли? Однако этот специалист привлекается как лингвист.
Я жалею, что все это не выяснила раньше, до своего допроса в суде, потому что все это абсолютно противоречит закону.
— Неужели у следствия не было вариантов при выборе экспертов?
— У них на выбор — все специалисты. В том-то и проблема.
Экспертов предостаточно, но следователи не могут к ним обратиться, потому что они (эксперты) — профессионалы. А следователю нужны эксперты по вызову, которые скажут то, что он хочет.
Именно поэтому все экспертизы по политическим делам такого низкого уровня. Профессиональный лингвист сделает экспертизу, не зависящую от политической конъюнктуры и пожеланий следователя.
— Что недопустимое, с точки зрения закона, сделали Гришанина и Сафонова?
— Перед ними была поставлена задача — подготовить лингвистическую экспертизу. Вместо нее они выдали нечто маловразумительное, причем вышли за рамки своей компетенции, поскольку экспертам категорически запрещено отвечать на юридические вопросы, это — исключительно компетенция суда.
Например, Сафонова и Гришанина прекрасно знали, что не могут отвечать на вопрос, который задает им следователь: «Содержат ли данные тексты (на ценниках. — Н. П.) признаки возбуждения ненависти или вражды»? Он — чисто правовой.
В постановлении пленума Верховного суда Российской Федерации № 11 (от 28 июня 2011 года) прямо говорится:
«При назначении судебных экспертиз по делам о преступлениях экстремистской направленности не допускается постановка перед экспертом не входящих в его компетенцию правовых вопросов, связанных с оценкой деяния, разрешение которых относится к исключительной компетенции суда. В частности, перед экспертами не могут быть поставлены вопросы о том: направлены ли информационные материалы на возбуждение ненависти или вражды».
Это постановление пленума ВС РФ как раз и появилось из-за того, что происходило чудовищное злоупотребление экспертизами. В начале нулевых годов перед экспертами постоянно ставились юридические вопросы, и они стали, в сущности, подменять собой суд. Такая парадигма: сначала следователь задает вопросы; потом находит «правильных» экспертов; они отвечают ему то, что он хочет услышать; после чего суд говорит: все так, согласно экспертному мнению, и повторяет все те глупости, которые ранее изрекли эксперты.
Я не знаю, как было в случае со Скочиленко: давил на экспертов следователь или нет? Или просто намекнул?
Но я знаю репутацию Центра экспертиз СПбГУ: там клейма ставить негде, они всегда берут под козырек и делают все, что от них хотят.
— Но ведь нельзя снимать вину и со следователя, который задает экспертам некорректные вопросы?
— Нет, виноваты эксперты, которые просто не должны на такие вопросы отвечать. В моей практике были случаи, когда мне задавали правовые вопросы. Скажем: есть ли в тексте экстремизм? И я каждый раз меланхолически писала: ответить на этот вопрос я не имею права, поскольку он поставлен некорректно и противоречит решению пленума ВС РФ.
А Сафонова и Гришанина не только выходят за рамки своей компетенции, но и начинают определять, что является фейком, а что нет. Это вообще к ним ни малейшего отношения не имеет.
Российский Федеральный центр судебных экспертиз при Минюсте РФ выпустил Методическое письмо, в котором сказано, что «за пределы специальных знаний эксперта-лингвиста выходит решение вопросов, связанных с установлением заведомо ложной информации, квалификация информации как фейка, выявление фейковой информации, а также проверка информации на соответствие действительности». Между тем на протяжении всего своего заключения Сафонова и Гришанина утверждают, что Скочиленко распространяла заведомо ложную информацию, и судью Демяшеву совершенно не беспокоит, что горе-эксперты берут на себя ее функции. При этом во время судебных заседаний много раз звучало, что Саша искренне считала информацию на ценниках правдивой.
Кроме того, художница не является автором текстов на ценниках. Это тоже должно рассматриваться отдельно и особо. У экспертов были в распоряжении протоколы допросов Александры. В СМИ об этом говорилось. Гришанина и Сафонова не могли не знать, что автор не Саша. Я почему-то знала, а они — нет?
Процесс по делу Саши Скочиленко. Фото: Алексей Душутин / «Новая газета»
— В экспертизе Гришаниной и Сафоновой действительно есть школьные ошибки?
— У них зашкаливающее количество ошибок — как стилистических, так и пунктуационных.
Но самая вопиющая, демонстрирующая их полное незнание синтаксиса — это определение обычного двухсоставного предложения как безличного. Из этого Гришанина и Сафонова делают далекоидущие выводы: раз предложение безличное, то фраза имеет отрицательную семантическую коннотацию оценки обстоятельств, связанных с использованием действий Вооруженных сил РФ.
Если бы на ЕГЭ такое определение дал бы учащийся, то получил бы «ноль». Я уже не помню, в каком классе школы это проходят, но когда начинают изучать предложения (односоставные, двухсоставные, безличные, сложноподчиненные, сложносочиненные и т.д.), то все это вбивается детям в головы. Поэтому я остолбенела, когда увидела такую младенческую ошибку в т.н. лингвистической экспертизе. Ведь Гришанина представлена как кандидат филологических наук, хотя теперь понятно, каких наук она кандидат…
Сегодня, к сожалению, это — общая тенденция: следователи выбирают специалистов не по профессионализму, а по их умению приспособиться и ответить на вопросы так, как требуется.
— А в каких еще громких делах последнего времени к экспертизам привлекались не те специалисты или специалисты не того уровня?
— Так было с экспертизой в деле Pussy Riot, где один из экспертов вообще являлся юристом. Представляете? Ведь когда обращаются к специалистам?
Когда у юристов нет достаточных знаний в какой-нибудь области. Не может юрист выступать экспертом-патологоанатомом. Но почему-то в лингвистических экспертизах — пожалуйста.
Так было с Юрием Дмитриевым. По его делу состоялось три суда, и проводилось три экспертизы. В третьем суде выбрали «правильную» судью, была назначена повторная экспертиза, поскольку эксперты разошлись во мнениях. Первая экспертиза, дезавуированная в суде как совершенно безграмотная и выполненная с нарушением закона об экспертной деятельности, Дмитриева обвинила. Вторая, выполненная корректно, оправдала. Потребовалась третья, искусствоведческая.
Кто ее делал? Два врача-педиатра, искусствовед, специализирующийся на древнерусском и западноевропейском искусстве, и психолог.
Когда я стала читать эту экспертизу, то поняла, что стилистика очень разная. В искусствоведческой части экспертиза явно написана разными людьми. Я сверила наиболее выразительные места и обнаружила, что это — плагиат. Причем плагиат из двух юридических статей, авторы которых по-разному определяют одно и то же понятие и дают ему разные определения. А наши т.н. эксперты этого не поняли и соединили два противоречащих друг другу текста. Не лучшего качества и медицинская часть исследования, где дается огромное количество таблиц по половому созреванию мальчиков и девочек. В деле Дмитриева речь идет о девочке, и возраст ее известен. Зачем показывать, как развиваются половые органы у мальчиков? Потому что это занимает место.
Объем всей экспертизы — 14 страниц. Из них 90% — это чистый плагиат. Однако на основании такой экспертизы Юрия Дмитриева отправили в тюрьму на долгие годы.
Мы пытались оспорить эту экспертизу, но бесполезно. Дальше все идет как по рельсам. Следующий уровень — апелляционная инстанция, которая практически всегда подтверждает решение нижестоящего суда. ЕСПЧ для нас теперь закрыт, и все совсем плохо.
Ирина Левинская. Фото: Алексей Душутин / «Новая газета»
Сегодня суд в России — это машина, которая уничтожает людей. И я считаю, что в основе уничтожения лежат экспертизы и находятся эксперты. То, что они делают, — серьезное преступление.
Такие эксперты — преступники, которых самих надо судить. Из-за их действий люди получают суровые сроки. А Сашу Скочиленко просто убивают. В суде на нее было страшно смотреть…
— Убивают таким судебным процессом или сопровождающими его действиями гособвинителя и судьи, которые защита называет «пытками»? Саше не дают есть, пить, принимать лекарства…
— Всем вместе, в совокупности. Какие основания держать Сашу в СИЗО, тем более — с ее здоровьем? Почему Скочиленко нельзя отпустить под домашний арест? Под подписку о невыезде? Какое страшное преступление она совершила? А ну как же! Эксперты доказали, какая Саша — страшная преступница! Она «подрывает основы государственного строя». Она говорит, что Путин врет.
Я помню, как так же в суде по делу Pussy Riot судья издевалась над Машей Алехиной. Маша — вегетарианка. На одном из заседаний она сидела бледная-бледная, она весь день ничего не ела и в конце концов попросила, чтобы адвокат ей передал банан. Судья категорически это запретила. После чего демонстративно начала кормить печеньем собаку.
— В суде по делу Скочиленко вас спросили о ваших политических взглядах, об увольнении из института после начала спецоперации, хотя к делу это не относится. Вас не удивили эти вопросы?
— Нисколько не удивили, более того — я их ожидала. Хотя эти вопросы абсолютно некорректны. Так же, как замечания адвокатов Скочиленко о том, что Гришанина и Сафонова подписали письмо в поддержку СВО, и поэтому они ангажированы. На самом деле если выполняешь свою работу честно, если ты действительно ответственный эксперт, то это не имеет ни малейшего значения.
При работе эксперт должен забыть о своих убеждениях. Перед ним стоит цель. И есть только его профессия и текст. Эксперт ни в коем случае не может следовать своим политическим убеждениям. Это запрещено.
— Тем не менее вы ответили в суде на эти вопросы. Подтвердили, что уволились из института. Насколько непростым для вас было это решение?
— Оно было безумно сложным! Я всю жизнь работала в этом институте. Я пришла в него после университета, училась в аспирантуре, защищала одну диссертацию, потом — вторую. Я всю жизнь провела там. Я очень любила свой институт и была убеждена, что меня из него вынесут вперед ногами. Обычно люди в гуманитарных науках работают до глубокой старости. Но когда началась спецоперация, я впала в депрессию из-за начала военных действий и поняла: нет, больше не могу…
