Он, безусловно, должен стать в один ряд с создателем и первым руководителем советской системы политического сыска Дзержинским (во дворе штаб-квартиры Службы внешней разведки России Феликсу недавно открыли памятник), генеральным прокурором СССР Руденко, он был членом сталинской областной «тройки», расстрелявшей в годы «большого террора» рекордное число врагов народа (бюст героя можно увидеть напротив главного входа в Новосибирскую прокуратуру)… Нереабилитированный преступник Л.П. Берия памятника пока не удостоен, но год назад «Национальный оператор по обращению с радиоактивными отходами» (структура «Росатома») уже закупил сувенирные бюсты Лаврентия Павловича — для награждения заслуженных товарищей. Согласно данным портала госзакупок, бюсты высотой 17,5 см должны быть выполнены из чугуна по технологии каслинского литья. Всего подрядчику было заказано 15 бюстиков «в подарочной коробке или бархатном мешочке».
Однако, тенденция. И можно уже понять, что их объединяет: не только руки по локоть в крови. Куда важнее верность власти — любой: царской ли, коммунистической… То есть то, что нынче лукаво именуют патриотизмом.
При этом почему-то никого не заботит, что друг с другом эти памятники сочетаются не особенно. История у нас вообще не в чести, ее никто знать не желает. Попутно возникает вопрос о нравственном состоянии общества. Потому что объяснить (оправдать?) можно, оказывается, все.
Никакого отношения к городу он не имел
Сейчас, значит, генерал Муравьев. В Калининграде.
«Замечательный и практичный пример того, как нужно действовать в сложных обстоятельствах и добиваться результатов. Нужно помнить о наших корнях, о подвигах и героях, которые составляют славу нашего народа», — сказал, открывая памятник, губернатор Алиханов.
Во загнул! И наплевать, как обычно, что никакого отношения к Калининграду бывший наместник в Вильно не имеет. Куда важнее, если я правильно понимаю, что душитель польского восстания начала 60-х годов позапрошлого века (типичная колониальная война, между прочим) — кумир тогдашних патриотов и неутомимый продвигатель на Запад православия. 130 тысяч нательных крестиков для подведомственного населения на свои деньги приобрел!
По инициативе Муравьева были изданы запреты на периодическую печать и театральные постановки на польском языке, вообще использование польского языка в общественных местах, а также запрет брать на государственную службу католиков.
Граф Муравьев-Виленский. Фото: википедия
Уже к 1 января 1864 года в Северо-Западном крае открыли 389 народных училищ — такой был «отпор польскому католицизму».
Сам Муравьев, подозреваю, изрядно удивился бы, узнав, что он, пламенный и последовательный русификатор, через полтора века будет неожиданно произведен в «борцы за национальное возрождение Белоруссии». И именно за то, что перевел преподавание с польского на русский.
Но ведь еще до революции общеупотребительными титулами генерала стали «Муравьев-вешатель», «Муравьев-палач», «Муравьев-людоед». С чего бы?
«Вслед за российскими либералами XIX века и большевиками либералы сегодняшние настойчиво навешивают на Муравьева этот ярлык». В патриотической прессе с сожалением пишут, что он оставался за Михаилом Николаевичем все годы советской власти; школьников, во всяком случае, на уроках учили именно так, а это было «намеренным искажением исторической правды». Интересно, что во всех других случаях «намеренные искажения правды» при советской власти обычно приветствуются, чему свидетельством и последний вариант «правильной истории» для десятиклассников, изготовленный бригадой под руководством Мединского, крестного отца описываемого монумента, кстати.
И, скажем, «польский мятежник, предводитель восстания на территории Белоруссии и Литвы Винцент Константы Калиновский (Кастусь) «канонизирован» той же белорусской интеллигенцией как мученик и борец с «москалями». Даже президент Александр Лукашенко в прошлом году назвал Калиновского «нашим человеком нашего государства». Сложно сказать, что «нашего» нашел Лукашенко в Калиновском. Факты свидетельствуют о том, что Кастусь — поляк до мозга костей. В этом духе почти три года назад с сожалением высказался на пророссийском сайте «Украина.ру» неизвестный мне Кирилл Аверьянов-Минский.
Но, к счастью, времена меняются.
«Увековечение его (Муравьева. — П.Г.) памяти является восстановлением исторической и человеческой справедливости, прекрасным примером бережного отношения к национальному историко-культурному наследию. Хочу поблагодарить правительство Калининградской области и Российское военно-историческое общество за большую проделанную работу, благодаря которой стала возможной реализация этой инициативы», — похвалил себя председатель РВИО Мединский в письме, при открытии же памятника оглашенном.
Немного статистики
Перечислю лишь некоторые из подвигов генерала Муравьева, увековечение чьей памяти является, напомню, «восстановлением исторической и человеческой справедливости». Цитирую, чтобы не обвинили в преступном либерализме.
Муравьев продемонстрировал свою позицию, утвердив первый смертный приговор — ксендзу, с которого перед казнью даже не был снят сан.
Михаил Николаевич Муравьёв (в центре). Фото: википедия
«Духовное христианское лицо, — говорил Муравьев, — должно быть проповедником мира и любви, а коли он враг, то мне щадить его не приходится». Казнь была публичной, о которой по всему городу возвестили барабанным боем и трубой. Ксендза, уличенного в чтении манифеста мятежного правительства в костеле с целью возмущения крестьян, казнили в полдень 24 мая на торговой площади.
К июлю 1864 года из края было выслано 177 католических священников, все расходы на содержание арестованных и сосланных возлагались на католическую церковь. 7 ксендзов были расстреляны… Всего же в крае (при Муравьеве) было казнено 128 человек: «за измену долгу и присяге побегом из войск и вступлением в мятежнические шайки» — 24; «за участие в мятеже и совершение в оном: грабежей — 3; смертоубийств — 47; особенно деятельное участие в мятеже и долговременную бытность в шайках мятежников — 6; за предводительствование мятежническими шайками — 24; публичное чтение и распространение возмутительных манифестов и подговор жителей к восстанию — 7; бытность во главе распорядителей революционной организации и высшие распоряжение мятежным движением — 6; служение революционному комитету в звании жандармов-вешателей и полициантов для совершения убийств — 11».
По приговорам военных судов с лишением прав состояния было сослано на каторжные работы 972 человека, на поселение в отдаленные места Сибири — 573, на поселение в менее отдаленные места Сибири — 854, определено в военную службу рядовыми 345, сослано в арестантские роты 864, выслано на водворение на казенных землях внутри империи 4096 человек (или около 800 семей), сослано на жительство во внутренние губернии по решению суда 1254 человека, из края было выселено 629 семей так называемой околичной шляхты. В административном порядке по приказанию Муравьева за пределы генерал-губернаторства было выслано 279 человек.
Особое внимание Муравьев уделял системе управления. Местные власти и полиция состояли в основном из поляков и были в массе своей ненадежны. Генерал считал необходимым заменить в администрации польский элемент русским. Была проведена чистка административного аппарата,
Муравьев не останавливался ни перед чем — в короткий промежуток времени в генерал-губернаторстве были смещены пять губернаторов из шести.
Казнь Сераковского
27 апреля рота 4-го Копорского пехотного полка захватила в плен Сигизмунда Сераковского и Болеслава Колышко. Это были командир разбитого накануне отряда и его адъютант. Их взяли вместе с остатками отряда на отдаленной мызе в лесу, где они разместились, даже не выставив сторожевых постов. Сераковский, действовавший под именем генерала Доленго, был символом особых надежд мятежников. О его планах ходили легенды, от него ожидали крупных успехов. Пленный генерал, как его называли соратники, был ранен. Командир лейб-гвардии Финляндского полка, к которому доставили пленных, обозвал их «гороховыми шутами» и направил в Вильно…
Сигизмунд Сераковский в тюрьме. Иллюстрация из открытых источников / Wikimedia
В Вильно Сераковского повесили. Все депеши заступников из Петербурга были проигнорированы. До последнего момента Сераковский не верил, что будет казнен. Так о Сераковском пишет историк, доцент МГУ Олег Айрапетов.
Но вот выписываю из другой книжки — дореволюционного «Русского биографического словаря», том 20.
«С. поступил в военную академию, которую блестяще и окончил, затем определился на службу в генеральный штаб и достиг капитанского чина. Специальностью его на службе в штабе была обработка военно-статистических сведений, и в этой области он сделал много полезного. Образованный в Париже из представителей от всех европейских держав военно-статистический комитет, делегатом на который от России был командирован С., признал за представленными им работами выдающуюся ценность, а Наполеон III сделал ему предложение заняться разработкой военно-статистических сведений для Франции, от чего С. отказался. В 1858 г. С. вторично был командирован за границу для исследования и обозрения тюрем в Западной Европе. Результатом этой поездки явилось несколько написанных С. талантливых статей (о тюрьмах, арестантских ротах, об оружии и т.п.), которые были напечатаны в официальных изданиях.
За границей С. познакомился с Гарибальди, с наиболее выдающимися представителями польской политической эмиграции, а также с произведениями Прудона, идеи которого оказали на него значительное влияние. От последнего он воспринял главным образом идею о федералистическом сожительстве народов; Гарибальди ему импонировал ореолом славы народного борца; к националистическим же и сепаратистским стремлениям большинства польских эмигрантов С. отнесся отрицательно…
Вкратце его идеи сводятся к следующему. Польский вопрос, по своему существу довольно простой, благодаря ряду политических моментов превратился в один из самых сложных и запутанных… Решение вопроса состоит в том, чтобы разумно соединить главенствующие начала в истории каждого из обоих народов: русского — начало централизации, польского — начало самостоятельности и автономии провинции, округа, наконец личности. Союз этих двух народов может и должен основываться на правах «равного с равным, вольного с вольным», т.е. на принципе федерации, образец которой наблюдается в политическом устройстве Швейцарии. Отсюда С. выводил необходимость равноправия языка в школах, судах, законодательных учреждениях, равноправия религии и пр.
В 1863 г. он отправился вместе с некоторыми другими офицерами-поляками в Литву, чтобы предводительствовать вспыхнувшим польским восстанием… В короткое время ему удалось образовать отряд в 5000 человек, с которым он намеревался пробраться в Курляндию, чтобы там его еще более расширить, но 25 апреля его настигли близ д. Медейки русские войска; произошедшая стычка кончилась беспорядочным отступлением отряда С. На другой день, 26 апреля, уже при самой д. Медейки произошло настоящее сражение, длившееся более 4 часов и кончившееся полным поражением повстанцев, причем сам С. был ранен пулею в грудь навылет и попал в плен… Пред военно-полевым судом отвечать по существу он отказался и требовал суда присяжного и гласного. Суд приговорил его к смертной казни через повешение, что и было приведено в исполнение 15 июня 1863 г. в Вильне».
Перед казнью Сераковский потерял сознание. К эшафоту его принесли, так как двигаться сам он не мог из-за ранения.
Из некролога, опубликованного в «Колоколе» Александром Герценом:
«Сераковский говорил, убеждал, проповедовал уменьшение телесных наказаний старым генералам, фрунтовикам, которые всю свою службу лупили солдат, он приучал их уши к своей якобинской мысли. Вторым шагом Сераковского были сравнительные статистические таблицы, составленные им самим, в которых наглядно доказывалось, что число преступлений в разных армиях находится не в обратном, а в прямом отношении с свирепостию наказаний, особенно телесных, так что, где больше наказаний и где они свирепее, там и преступления свирепее и многочисленнее…
Не думал я, подтрунивая над его мистическими фантазиями и над его рассеянностию, что передо мной будущий мученик, что люди, для избавления которых от палок и унижения он положил полжизни, своими руками его, раненого, его, не стоящего на ногах, вздернут на веревке и задушат «не как военнопленного, а как разбойника…»
22 ноября 2019 года останки 20 повстанцев, найденные в 2017 году на горе Гедимина, были торжественно перезахоронены на кладбище Расу в специально отреставрированной часовне. На перезахоронении присутствовали президенты Литвы и Польши, правительственные делегации Беларуси и Украины, тысячи белорусов, сотни литовцев и поляков.
Не из тех, кого вешали, а из тех, кто вешал
Шестнадцатилетним он участвовал в Бородинской битве, был тяжело ранен в ногу ядром на батарее Раевского и едва не погиб; всю последующую жизнь ходил с тростью. За бой был награжден орденом Святого Владимира IV степени с бантом. Принимал участие в битве под Дрезденом, был произведен в подпоручики. По состоянию здоровья в 1814 году вернулся в Петербург и в августе этого же года был назначен в гвардейский Генеральный штаб.
Состоял в тайных обществах «Священная артель» (1814), «Союз спасения» (1817), «Союз благоденствия», был членом Коренного совета, одним из авторов его устава, участником Московского съезда 1821 года. После выступления лейб-гвардии Семеновского полка в 1820 году отошел от революционной деятельности. В том же году произведен в капитаны, позже переведен в звании подполковника в свиту императора.
В январе 1826 года Муравьев был арестован по делу декабристов и заключен в Петропавловскую крепость, но вскоре по распоряжению Николая I освобожден с оправдательным аттестатом и в июле зачислен на службу в армию.
Потом он скажет, что он не из тех Муравьевых, которых вешали, а из тех, кто вешает…
Анонимная гравюра из польского альбома к 50-летию январского восстания, изображающая «Муравьёва-вешателя» в Литве. Фото: википедия
В 1830 году подал записку о необходимости распространения российской системы образования в учебных заведениях Северо-Западного края. По его представлению в январе 1831 года вышел императорский указ о подчинении жителей края общеимперскому законодательству, введении русского языка в судопроизводстве вместо польского.
Муравьев был противником официального проекта отмены крепостного права. Как отмечает историк И. Воронов, «на протяжении всего 1861 г. напряженность между Александром II и Муравьевым только росла, и вскоре император по существу обвинил министра (возглавлял Министерство государственных имуществ. — П. Г.) в скрытом противодействии своей политике по крестьянскому вопросу».
В 1862 году Муравьев подал в отставку с государевой службы, планируя последние годы своей жизни провести в тишине и спокойствии. Но в 1863 году вспыхнуло Польское восстание. Англия, Австрия, Голландия, Дания, Испания, Италия, Османская империя, Португалия, Швеция и папа римский в жесткой форме потребовали от российского правительства пойти на уступки полякам. Ответом и стало назначение наместником Северо-Западного края генерала Муравьева, человека, как всем было известно, антипольски настроенного, решительного и жестокого.
Умер Муравьев 31 августа 1866 года в Санкт-Петербурге, немного не дожив до казни Каракозова. Александр Герцен отозвался о его смерти фразой: «Задохнулся отвалившийся от груди России вампир».
Встреча с поэтом
Отдельной строкой в биографию Муравьева вписано постыдное чтение Некрасовым приветственного стихотворения. Корней Чуковский в 1920 году посвятил этой истории одну из лучших своих статей — «Поэт и палач».
«…Читая записки Дельвига и сопоставляя их с другими свидетельствами, ясно представляешь себе всю эту неловкую сцену.
Муравьев, многопудовая туша, помесь бегемота и бульдога, «полуслепой инквизитор в одышке», сидит и сопит в своем кресле; вокруг него наиболее почетные гости.
Некрасова нет среди них, это тесный кружок, свои. Тут старшина клуба граф Григорий Александрович Строганов, друг и сотрудник Муравьева генерал-лейтенант П.А. Зеленой, князь Щербатов, граф Апраксин, барон А.И. Дельвиг и другие. Небольшая кучка интимно беседующих. Официальное торжество уже кончилось.
Вдруг к Муравьеву подходит Некрасов и просит позволения сказать свой стихотворный привет. Муравьев разрешил, но даже не повернулся к нему, продолжая по-прежнему курить свою длинную трубку…
Жирное, беспардонное, одутловатое, подслеповатое, курносое, бульдожье лицо Муравьева по-прежнему осталось неподвижным. Он словно и не заметил Некрасова. По словам одного литератора, Муравьев окинул его презрительным взглядом и повернул ему спину.
— Ваше сиятельство, позволите напечатать? — спросил Некрасов, прочитав стихи.
— Это ваша собственность, — сухо отвечал Муравьев, — и вы можете располагать ею, как хотите.
— Но я просил бы вашего совета, — настаивал почему-то Некрасов.
— В таком случае, не советую, — отрезал Муравьев, и Некрасов ушел, как оплеванный, сопровождаемый брезгливыми взглядами всех».
Во всем этом эпизоде моральная победа, по мнению многих, оказалась на стороне Муравьева. Он не лебезил и не хитрил. Его откровенность доходила порою до цинизма и отвратительной грубости, но никто из самых злых его недругов не скажет, что в своих отношениях к полякам и революционерам он двоедушничал, политиканствовал, лукавил. Он был вешатель, но вешатель открытый; он вешал по убеждению, по долгу, по совести.
Польское восстание, для усмирения которого Муравьев был назначен 1 мая 1863 года полновластным диктатором Польши, вызвало в русском обществе большой прилив националистических чувств.
Неприязнь к европейским державам, утвердившаяся в тогдашних обывательских, чиновничьих и военных кругах, усилила так называемую ультрарусскую партию московско-славянофильского толка, куда входили такие люди, как митрополит Филарет, Погодин, Тютчев, Леонтьев, Катков.
Эта партия сплотилась вокруг Муравьева.
«А Муравьев хват! — писал славянофил Кошелев славянофилу Погодину в 1863 году. — Вешает да расстреливает! Дай бог ему здоровья!»
«Патриотический сифилис», по выражению Герцена, постепенно всасывался во все соки и ткани русского общества, и так как именно тогда начинала входить в обиход московская трактирная мода на застольные речи, поздравительные телеграммы, депутации, то едва только Муравьев выступил на борьбу с полонизмом, как на него сейчас же посыпалось такое огромное количество спичей, депеш, адресов, депутаций, молебнов, торжественных встреч, оглушительных криков «ура!», колокольных звонов, букетов, гирлянд, вензелей, флагов, плошек, альбомов, поздравительных писем, икон (особенно икон: без конца, больших и маленьких, золотых и серебряных), что в конце концов эти ежедневные почести стали для него необходимостью.
Скоро он почувствовал себя любимцем России, популярнейшим человеком в империи. «Внимание и сочувствие России — лучшая для меня награда», — неизменно отвечал он на приветствия.
В придворных и чиновных кругах Муравьева ненавидели издавна, и раньше всех Александр II, который, как ни старался, не мог подавить в себе чисто физическое отвращение к нему. Ближайшие друзья Александра II поддерживали в нем это чувство… Самым ярым врагом Муравьева был давнишний приятель царя князь Суворов, внук фельдмаршала, петербургский генерал-губернатор: «Если меня и его пошлют на тот свет в рай, я попрошусь в ад, лишь бы не быть с Муравьевым».
При первой же возможности диктатор был милостиво свергнут с престола. Александр II даровал ему графский титул, но твердо отстранил от всяких государственных дел. Муравьев удалился в свое имение под Лугой… Нет ни венков, ни икон, ни депеш.
…И тут прозвучал каракозовский выстрел в царя.
Открытие памятника Михаилу Муравьёву в Вильне (1898 год). Фото: википедия
Муравьеву снова дают огромную власть — уже не над Варшавой, а над ненавистным ему Петербургом. Его снова призвали к кровавой работе — усмирять уже не польский, а всероссийский мятеж.
Чуковский пишет: «Города, народности, сословия стали состязаться между собою в выражении патриотических чувств. <…> Всякий некричавший «ура!» считался чуть не государственным преступником, поляком, сообщником той «шайки подпольных злодеев, которые в безумном ослеплении посягнули на священную особу царя. (…) всеобщий испуг дошел до невероятных размеров, когда стало известно, что во главе следственной комиссии поставлен самый страшный в России человек, Муравьев. Если бы Муравьев поставил на Марсовом поле плаху и стал рубить каждому прохожему голову, это показалось бы в порядке вещей. Ждали каких-то фантастических, неслыханных, еще небывалых кар. Каждому либералу казалось, что на него уже накинута муравьевская петля».
Но после смерти Муравьева его уже не вспоминал никто. Выдающиеся палаческие качества генерала-вешателя полтора века оставались невостребованными.
***
…И вот бронзовый усмиритель польского восстания стоит теперь в Калининграде в полный рост на гранитном постаменте. Это точная копия памятника работы скульптора Матвея Чижова, установленного в Вильно в 1898 году и исчезнувшего после Первой мировой войны (говорят, его уничтожили поляки). Высота скульптуры вместе с постаментом — 4,7 метра, изготовил ее московский скульптор Андрей Следков. Из интернета я узнал, что в 2010 году (в 23 года!) он установил свой первый памятник в Москве, но, увы, нигде не сказано — кому.
Зато в 2016 году в Орле появился памятник Ивану Грозному. Один из авторов монумента — Следков.
Он молод, и перед ним открываются сияющие перспективы: у патриотов богатый список героев, нуждающихся в увековечивании.
Скульптор Андрей Следков. Фото: Михаил Метцель / ТАСС
