23 февраля, в День памяти жертв сталинской депортации ингушей и чеченцев, созданная российскими правозащитниками и юристами гражданская инициатива «Проект Памяти» опубликовала анимационный фильм «Ни живые, ни мертвые», в котором рассказаны личные истории родственников жителей Чечни, похищенных во время первой и второй чеченских военных кампаний.
В доступной форме этот анимационный фильм иллюстрирует результаты уникального исследования, суммирует данные, полученные в ходе интервью с родственниками без вести пропавших. Эти интервью были проведены в Чечне в июле-августе 2023 года. Цель проекта — привлечь внимание к огромной и до сих пор крайне болезненной проблеме, которую российское государство отказывается замечать, признавать и решать.
Когда невозможно оплакать
Точное количество пропавших без вести во время войн в Чечне неизвестно. По данным правозащитного центра «Мемориал» (признан «иностранным агентом» и ликвидирован), одной из ведущих организаций, занимавшихся мониторингом нарушения прав человека и расследованием военных преступлений в Чечне, начиная с 1999 года в республике пропали от 3000 до 5000 человек. Однако «Мемориал» имел возможность охватить лишь 25–30% территории республики, соответственно, и эти огромные для маленького чеченского этноса цифры могут быть сильно занижены.
В подавляющем большинстве случаев люди исчезали бесследно после задержания сотрудниками силовых структур. Как правило, вооруженные силовики приезжали посреди ночи на бронетранспортерах и машинах без номерных знаков, не представлялись и не объясняли, куда забирают задержанного. Эти задержания всегда происходили с применением физического насилия и по отношению к членам семьи задерживаемого. С начала второй чеченской войны в 1999 году подобные задержания и дальнейшие исчезновения стали носить массовый характер.
Кадр из анимационного фильма «Ни живые, ни мертвые»
Во время военных действий родственникам крайне редко удавалось найти тела пропавших. Но когда удавалось — все найденные тела были со следами пыток. И все же тех, кто нашел своих близких мертвыми, многие считали удачливыми — ведь они смогли их похоронить и оплакать. Потому что тем, кому так не «посчастливилось», грозило «горе неизвестности» — состояние, травматизирующее семьи похищенных на протяжении десятилетий.
Сегодня у родственников есть только один небольшой шанс установить судьбу своих похищенных близких — это массовые захоронения, которые в Чечне то и дело случайно обнаруживают в разных местах. Сам факт выявления таких массовых захоронений также указывает на существование определенной, санкционированной государством системы, позволявшей содержать незаконно задержанных в одном месте — на фильтрационных пунктах, которые именно с тех самых пор люди в Чечне называют «секретными тюрьмами». (Во время чеченских военных кампаний центром этой системы была Ханкала — база, где дислоцировались федеральные войска. На ее территории в 2001 году было обнаружено одно из самых массовых захоронений.)
Подобные захоронения прямо свидетельствуют еще об одном факте: о распространенности практики массовых внесудебных казней в Чечне в военное время.
Однако ни по одному факту нахождения таких захоронений российское государство и его уполномоченные представители не провели ни одного уголовного расследования.
Убиты и забыты
За исключением единичных случаев, со стороны российских властей не было никакой реакции на те правонарушения, которые агенты государства совершали в Чечне. Поэтому жители республики давно утратили надежду на защиту своих прав на национальном уровне. Единственной возможностью быть услышанными для них стал Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ). К настоящему моменту ЕСПЧ вынес решения по 668 «чеченским делам», установив факты незаконных задержаний, пыток и нарушений права на жизнь.
Российское государство выплатило компенсации, присужденные Европейским судом родственникам пропавших, но так и не исполнило постановления ЕСПЧ в их главной части, касающейся расследования преступлений и наказания виновных в безвестном исчезновении людей.
Одним из ключевых факторов, осложняющих исполнение постановлений ЕСПЧ в делах об исчезновениях, является тот факт, что российское законодательство не предусматривает исключений для военных преступлений или преступлений против человечности от применения сроков давности.
До настоящего времени в Чечне сохраняется практика неофициальных задержаний, при которой люди временно «исчезают», а затем могут быть освобождены или формально арестованы по сфабрикованному делу. В некоторых случаях люди пропадают бесследно, что, чаще всего, означает, что задержанного нет в живых. Недавним таким массовым исчезновением, наиболее полно задокументированным, стало незаконное задержание и казнь 27 жителей Чечни в 2017 году.
По некоторым оценкам правозащитников, в 2022 году в Чечне были похищены 952 человека. Но на самом деле количество пропавших без вести значительно выше. Во многих случаях жители Чечни стараются установить местонахождение пропавших родственников, не прибегая к помощи государственных структур, не обращаясь к правозащитникам, юристам и журналистам. Учитывая, что похищения чаще всего совершают агенты государства, а публичность нередко приводит к репрессиям в отношении других членов семьи, неофициальные способы розыска и возвращения пропавших без вести зачастую оказываются более результативными.
Невыплаканное горе
Наиболее точно понять, каким образом безвестное исчезновение близкого влияет на состояние членов его семьи, позволяет термин «неопределенная утрата» (ambiguous loss), введенный психотерапевтом профессором Паулиной Босс.
Неопределенная утрата — это ситуация, когда у человека нет ясного представления о том, жив его близкий родственник или нет.
Когда утрата сопряжена с неопределенностью, она замораживает процесс горевания. Травмирующий опыт может затянуться на многие годы и даже передаваться от поколения к поколению.
Люди, столкнувшиеся с неопределенной утратой, застревают в этом состоянии, не понимая, что им делать дальше, так как чаще всего в обществе отсутствуют какие-либо ритуалы, помогающие справиться с такой ситуацией. Люди, проживающие неопределенную утрату, оказываются изолированными от обычных механизмов поддержки, что еще больше усугубляет их состояние, потому что неопределенность нарушает общепринятые и общепризнанные маркеры жизни и смерти. Опыт семьи пропавшего без вести невозможно отнести к какой-то понятной ситуации жизненного цикла, поэтому семья чувствует себя одинокой в своем горе.
Кадр из анимационного фильма «Ни живые, ни мертвые»
Неопределенная утрата относится не к единичному травмирующему событию прошлого, а является хронической и продолжающейся. Тревога, которую переживают родные, сосредоточена на отсутствии пропавшего человека, а не только на событии его исчезновения. Самое ощутимое и травмирующее влияние неопределенной утраты как раз и заключается в том, что ее невозможно оставить в прошлом.
С подтвержденной потерей — когда есть свидетельство о смерти, возможность отгоревать через соответствующие культурные ритуалы, похоронить тело — человеку справиться легче. При пропаже родственника без вести таких маркеров не существует.
- «Для меня и война не закончилась, — говорит чеченка Таус 76 лет, у которой во время второй чеченской войны силовики похитили дочь. — Лучше бы она умерла и я бы об этом знала, мне так было бы проще. А так изо дня в день я сторожу ворота, жду ее… [Муж] даже не вспоминал почти о нашем сыне, которого убили в первую войну. Но потерю дочери он пережить не смог. Он умер спустя три года от инфаркта…»
- «Я не вспоминаю о сыне, которого «военные» убили у меня на глазах, я же смогла его похоронить. А этот [пропавший] у меня всегда перед глазами. Хуже этого в этой жизни ничего нет. Любой человек должен умереть, это принять проще. А когда ты не знаешь, где твой сын …это самое большое наказание». (Зидат, 69 лет.)
Память о пропавших без вести — о преступлении, которое российское государство хочет забыть, — сохраняется в Чечне именно за счет семей пропавших. В первую очередь потому, что они, даже спустя десятилетия, все еще допускают, что их близкие могут быть живы. В Чечне широко распространено поверье, что похищенные во время чеченских войн были отправлены в Сибирь, в трудовые лагеря, в далекие заполярные тюрьмы, буквально на край огромной России.
- «Я думаю, что он жив, его просто держат где-то на Севере в тюрьме, но он вернется. И он будет очень рад тому, как я со всем справилась, — я сама подняла четырех детей, построила дом. Он будет рад там жить». (Раиса, 57 лет, ищет мужа.)
Кадр из анимационного фильма «Ни живые, ни мертвые»
Сохранение памяти, выражающееся в продолжающихся поисках, выступает в качестве единственного доступного исцеления и помогает семьям если не справиться с утратой, то быть более стойкими, продолжать жизнь дальше. Для семей пропавших без вести память об исчезнувших — это своего рода акт сопротивления преступлению, совершенному в отношении них и их родственников. Способ оставаться видимыми и хоть частично получить признание совершенного в отношении них зла.
- «Про погибших говорят, но почему никто не помнит о тех, кто пропал. Хотя бы в каких-то мероприятиях упомянули бы пропавших, никогда о них не вспоминают» (Зарган, 63 года, ищет сына.)
- «Хотя бы в Грозном создали кабинет маленький, чтобы родственники пропавших могли встретиться, поговорить, но не хотят власти это все распространять, говорить о пропавших без вести». (Лаура, 45 лет, ищет брата.)
- «У нас не принято о них даже говорить, а ведь они пропали в самое тяжелое время. И то, что они перенесли, даже представить страшно. Почему бы о них не помнить? О них вообще не говорят, о них не принято вспоминать». (Лика, 67 лет, ищет сына.)
- «Пропавшие люди — это не вещи, это не кошка, не собака, не животные они… это люди, у которых была своя семья, своя жизнь. Почему их не ищут? Почему вы нас не слышите? …Эта беда почти в каждой семье». (Седа, 43 года, ищет брата.)
Кадр из анимационного фильма «Ни живые, ни мертвые»
Команда «Проекта Памяти», напоминает, что насильственное исчезновение — это грубейшее нарушение прав человека и относится к международным преступлениям без срока давности.
