8 декабря в Кремле прошла встреча Владимира Путина с Советом по развитию гражданского общества и правам человека — четвертая из тех, в которых я принимал участие как член СПЧ. Наконец я могу сформулировать, в том числе для себя, ответ на вопрос, чем занят этот совет и для чего он нужен.

За 4 года, начиная с 2012-го, СПЧ в данном составе превратился в неформальный институт, проводящий собственную и вполне отчетливую политическую линию. Но политика — искусство возможного, и это хорошо понимает Михаил Федотов, не только предложивший (неформально) известную часть кандидатур в совет, но и выстроивший его работу так, чтобы внутри все не передрались друг с другом.

Неформальные институты плохи тем, что хрупки: одна подпись начальника — и его нет. А хороши они уж тем, что никаких других в России сегодня не существует, и формальные институты выполняют какие-то функции лишь постольку, поскольку придерживаются определенных неформальных практик. Если держаться ближе к темам встречи, выборы в России не совсем выборы, а суд — не совсем суд или совсем не суд, и все участники этих практик об этом осведомлены.

Два эти фактора: неформальность и «искусство возможного» — диктуют понятный для всех участников формат встреч президента с СПЧ и, если хотите, приличия. Все тут прекрасно знают, кто что думает, но не все мысли надо выражать вслух, чтобы не испортить обедню. «Институт» тем и отличается от сборища, что его участники поставлены в определенные рамки, и это его достоинство.

«Государство и гражданское общество — естественные союзники», — определил их отношения во вступительном слове Владимир Путин. Уже хорошо, что в его картине мира это не одно и то же, но дальше все сложнее — очень сложно и подвижно.

К сожалению, реальные практики государственных институтов привели к тому, что сегодня мы живем и действуем в условиях разрешительного порядка: разрешено только то, что не запрещено. Если вы хотите делать то, что не разрешено, то это где-то в другом месте, предмет же данной встречи — аккуратное тестирование того, что не запрещено, плюс попытка несколько раздвинуть эти границы.

Так, о выборах в своем вступительном слове сказал сам президент, поблагодарив СПЧ за вклад в их прозрачность и за «сотрудничество с Центральной избирательной комиссией». Понимающему достаточно: в числе других на встрече получила слово и Лилия Шибанова, «иностранный агент № 1» (закон «об агентах» и был инициирован в первую очередь ради разгрома созданного ею движения наблюдателей «Голос»). Важно, что наблюдатели возвращены в игровое поле.

Показательным стало обсуждение недавнего разгрома ОНК (общественных наблюдательных комиссий в местах принудительного содержания) Общественной палатой, которая при переназначении составов региональных комиссий заменила в них реальных правозащитников ветеранами правоохранительных органов. В ответ на выступления Людмилы Алексеевой, Елены Масюк и других президент не сказал ни слова в защиту Общественной палаты, но обещал «попросить» ее председателя обсудить этот вопрос с Москальковой, Федотовым и Кириенко.

Тамара Морщакова заговорила о судебных ошибках, что прежде вызывало со стороны Владимира Путина лишь формальную реакцию: мол, суд есть суд, и никто не вправе вмешиваться в его деятельность. Морщакова предложила (пока в первом приближении) создать институт специальных прокуроров или уполномоченных, наделенных правами знакомиться с материалами уголовных дел «применительно к отдельным случаям, вызывающим сомнения у власти, общественных институтов и, если хотите, у главы государства».

В завуалированной (и соответствующей жанру) форме это требование допустить определенный общественный контроль в сферах, которые сейчас вообще лишены какого-либо контроля, кроме ведомственного. В ответ президент обещал «подумать»: видимо, доходящие до него сведения об ошибках и произволе в системе правосудия уже достигают критической массы.

Чуть-чуть сдвинется, можно надеяться, граница самого понятия «политическая деятельность» при зачислении НКО в разряд «иностранных агентов»: Путин качал головой в ответ на примеры «Династии» Дмитрия Зимина и Левада-центра. Зато полное одобрение доклада Сергея Цыпленкова из Greenpeace означает, что экологи отныне «не занимаются политической деятельностью» и их правозащитной работе может быть дан, с некоторыми оговорками, зеленый свет.

Предложения Евгения Боброва о смягчении миграционной политики в целом встретили понимание. Максим Шевченко рассказал о практике «профилактического учета» на Северном Кавказе — реакция была осторожной, хотя президент согласился, что инструкции центров «Э», применение которых приводит к нарушениям прав граждан, должны быть, по крайней мере, опубликованы. Но на поднятый Андреем Бабушкиным вопрос о расширении практики помилования Путин не отреагировал никак — это означает, вероятно: без вас разберусь.

Я передал президенту письмо матери Мавлуда Керимова, спасенного его сестрой от «участия в неустановленном незаконном вооруженном формировании» в Сирии, но осужденного за «покушение» российским судом (см. «Новую газету» от 5.12.2016). На этом примере была поднята тема «репрессивной политической культуры»: такое впечатление, что государство разучилось разговаривать с людьми на любом другом языке, кроме принуждения. Письмо принято адресатом, и мы, разумеется, будем еще внимательнее следить за рассмотрением дела Мавлуда в апелляционной инстанции.

Перед встречей с СПЧ Владимир Путин вручил впервые учрежденные Госпремии в области правозащитной и благотворительной деятельности соответственно Лизе Глинке и протоиерею Александру Ткаченко, директору первого детского хосписа. На вопрос, кто еще был рекомендован в списках претендентов, Федотов мне не ответил: члены отборочной комиссии обязались их не разглашать. Оба лауреата несомненны, но это еще и маркер: что, с точки зрения подписавшего указы о награждении, более всего соответствует понятию «правозащитная деятельность».

Ключевым для разделения «овнов и козлищ» в некоммерческой сфере становится понятие «социально ориентированные НКО» — их президент обещал поддерживать, в том числе и финансово. Однако нормативный смысл этого термина далеко не ясен, и тестирование реакций президента на различные виды активности НКО и должно было выявить признаки «социально ориентированных» (но так, чтобы не слишком нарываться). В последующих бюрократических играх эти реакции будут играть роль козырей, но при условии, что они могут быть четко интерпретированы.

На этот раз Путин выслушал всех до последнего желавшего высказаться. Адвокат Юрий Костанов под занавес рассказал, что после прошлогоднего поручения решить вопрос о беспрепятственном допуске адвокатов к их подзащитным следователи и сотрудники СИЗО стали отказывать адвокатам в этом еще более незаконно и нагло.

Так работает в сегодняшних условиях (в частности, в условиях фактического ее отсутствия в парламенте) назначенная президентом самому себе «системная оппозиция», что не опровергает возможности, а часто и необходимости давления на власть по линии оппозиции «несистемной». Ее зачастую представляют те же самые люди, которые в другом амплуа выступали на встрече в Кремле, и в этом, на мой взгляд, нет неразрешимого противоречия.

Нравственная проблема сотрудничества личности и власти (или отказа от такого сотрудничества) далеко не нова, такие сюжеты есть и в Библии. Ее можно обсуждать с теми, кто рискует, но не с теми, кто смел только в «фейсбуке».