Один человек в один Новый год вынужден был остаться на ночь в офисе в самом-самом центре города. И рано утром — а утро после новогодней ночи всегда чудесное: пустое, прозрачное, стылое — он шел к метро и вдруг услышал странные звуки. Нежный, щемящий, хрустальный звон, не прекращающийся ни на секунду. Тогда человек пошел на звон и оказался на Красной площади. По всей площади, по брусчатке, в полной пустоте и тишине катались сотни пустых жестяных пивных банок, сталкиваясь друг с другом.

Дело было в девяносто далеком году. Нынче и Красная площадь-то закрыта, и премиальный напиток не тот. Но каждая новогодняя ночь, наверное, остается в каком-то историческом достопамятливом кармане, и там тихонько звенит.

Нынешняя тоже в прошлом — и, как всегда в таких случаях, кажется, давно уж кончилась, но звук от праздника замирает долго.

Его мы и проанализируем.

Новогодней ночью мне, как Надежде Шевелевой из «Иронии судьбы…», довелось много ездить — Надежда, если вы помните (а запамятовать мудрено), вернулась домой с тортом и с прической где-то в одиннадцать, а потом еще выдвигалась за билетом своему нежданному Леандру часа в четыре — вот и я моталась по Москве где-то в этом промежутке. Первое, что бросилось в глаза: в Москве ДО. Проезжали перрон на «Площади Революции», и, пока поезд примеривался остановиться, тормозил и тянулся, в глаза золотым бликом бросилось что-то неожиданное. То есть все мы привыкли к ослепительно вытертому носу бронзовой собаки, и еще основательно начищен ствол нагана у одного из монументальных красноармейцев.

Как, скажите, как и когда и какому количеству прохожих удалось натереть птицу до сверканья и блеска еще до Нового года? Но — успели.

Второе — женская праздничная одежда. До сих пор вместо платьев в пол в праздничную ночь надеваются юбки в потолок. Мини предпочитается макси. Наблюдение это имело бы ничтожную ценность, если бы не период, так сказать, полевых исследований в 30 лет длиной. С тех пор как мы в трикотажных мини-платьях шли в бой за своих перестроечных мужчин, ничего не изменилось. Женские освободительные идеи, предлагающие женщинам нести себя с максимальным (а не минимальным) достоинством, так и не прижились. Меж тем страна была по меньшей мере 25 лет доступна новым идеям любой радикальности и силы. Но тем не менее в массовой культуре главная одежда праздника до сих пор — ноги.

Если маленькое черное платье — это доспехи современного воина, то наши девушки вооружены и обнажены одновременно. Они выходят на ринг с мужчиной в той же степени беззащитности и защищенности, как полуобнаженный боксер: виден рисунок каждого твоего удара, но виден и след от каждого удара, полученного тобой.

Но вот что самое главное: усаживаясь в предновогоднее и совсем новогоднее метро, я ожидала особенной, сверх обычного, нарядности и элегантности толпы. Веселья и некоторого братания. Социальной пестроты. Тут, думала я, будут стоять и смеяться бородатые хипстеры с голыми щиколотками да в меховых мокасинах и девушки хипстеров в пальто пижонским мешочком и шарфами в стопятьсот оборотов, и возможно, кидаться друг в друга серпантином и конфетти. Барыня в норковой шубе снисходительно ухмыльнется шалостям блестящей молодежи. Бухгалтерша в норковой шубе сморщит лицо в недовольную гузку, рабочий паренек… Что будет делать рабочий паренек? В общем, получилось вот что.

По поезду, мчащему меж мраморов и позолоты, ездили безногие на фанерках-тележках. Один раз прошел натуральный цыганенок, рвал гармошку и ужасно завывал: «Виновата ли я?!» Я серьезно, так выглядел поезд в Московском метро в 23 часа и после 12 часов.

Бездомные люди ехали встречать праздник в публичном пространстве. Маленький Китай, маленький Вьетнам, маленький Узбекистан, маленькая Киргизия. Мельком потрясла красота девушек — восточная, декоративная, как на советском календаре «с японками». Девицы, верно, кассирши в соседнем «Ашане» — никогда не смотрим, красы этой шамаханской не видим. Думала про себя: забуду ли единожды увиденное — или в духе: «Глядят, а им боярышня сама несет обед!» — всегда теперь буду замечать? Бог его знает.

С чего родилась идея этого текста? Слишком многие писали о том, что праздник перестал быть радостным. Говорили в основном о том, что рождает ощущение сдачи экзамена, провала. Перевалила — так тяжело, как будто надо перевалить. Казалось бы, это давняя философия Нового года, но безрадостность этого экзамена стала явной именно сейчас. Праздник передвинулся во времени — основной стержень все еще, разумеется, обращение и бой курантов, но главным праздничным временем стал период не после боя, а до — приготовления и стол.

Страх будущего и отрицание его (как специально заказанное государственное, так и общенародное внутреннее) — как факт, как явление — из догадки пера Марии Степановой, через политологические тексты Морозова, Шульман, через народную психологию Петрановской добрался до нравоописательных очерков. Страх этот был очевиден давно, да ведь зафиксировать надо. В праздник вылезло — если бы издавали сейчас массовые, советской эстетики, открытки, надо бы вместо мальчика — Нового года, который всегда на санках или лыжах рядом со стариком, уходящим Годом — Морозом, рисовать черную дыру в лыжной шапочке-2017, какие-то вихри враждебные, вуду-пацана. Страшно. Одна из насельниц фейсбука написала: «Прочла в магазине вместо «масса творожная» — «масса тревожная». Вот-вот.

Как вместо этого вещевого и ездового провала (бытописатели своего Нового года жалуются, что мало ездили, не то купили, не так читали), этого жизненного экзамена, который все не сдается, этого жесткого твердого страха, пошло бы на пользу утешительное Рождество. Оно ж вечностью средь комнаты стоит, оно ж про то, что все пережить можно, и чего только ни переживали все те, кто раз в год пристраивался помолиться возле всякой елки, всякого вертепа, всякой звезды.

Но нет, Новый год у нас. Недавно видела переписку — одна из новомодных девиц, активно лезущих в социальный лифт, корила свою подругу: мол, отчего ты фотографируешься возле надписи «Merry Christmas», это не наша надпись, нерусская надпись, и — разве ты не знаешь, что Рождество — западный праздник, а в России его нет? В статусе у молодой идиотки было отмечено, что она православная.

Новый год можно только перевалить. Попытаться перевалить. И после того, как частично отомрешь от страха, попытаться понять что-то новое. Например: какой действительно в России-2017 рабочий класс? И действительно ли это круто — встретить Новый год в вагоне метро, оттого что ты замерз и устал и твой друг замерз и устал, потому что вы до 20 вечера варили железные кровати, а поезд крутится по кольцу, и звенит, и никого в нем больше на три вагона нет. Никого во всей нестрашной подземной Москве-2.