До этого были сражения по поводу оценок Майдана (революция или переворот), присоединения Крыма к России (аннексия или реализация воли крымчан), событий в Донбассе (интервенция или гражданская война). А также долгая и нудная перебранка по поводу трактовок Минских соглашений, а затем схемы ввода миротворцев в зону, контролируемую сепаратистами.

И на этот раз все вполне ожидаемо. Для Порошенко и его коллег закон — это «большой успех» и «путь для реинтеграции оккупированных украинских земель политико-дипломатическим путем». Для Москвы (устами министра Лаврова) — это «заматывание [Киевом] обязательств по Минским договоренностям» и попытки «сбить прицел» в дискуссиях по урегулированию донбасского конфликта. По другим российским оценкам — это «разрушение конструкции» минских переговоров и «похороны» нормандского формата. Для сепаратистов — это создание Киевом «политической платформы» для военного решения в Донбассе и «развязывания рук военщине» (Захарченко). По мнению главы «Украинского выбора» Медведчука, принимающего деятельное участие в обмене пленными «всех на всех», принятие закона «ставит крест» на попытках мирного урегулирования донбасского конфликта.

Наблюдатели не исключают, что идет какая-то подспудная работа с участием западных советчиков с целью повлиять на смягчение редакции некоторых формулировок — чтобы не хоронить «Минск». По некоторым данным, текст закона с отредактированными «технико-юридическими» правками может быть подписан Порошенко и представлен публике к концу нынешней недели. По другим — в стиле нынешнего президента Украины валандаться с подписанием документов — от нескольких недель даже до нескольких месяцев, в зависимости от степени спорности этих документов. Были даже случаи неподписания Порошенко принятых Радой законов вообще. Конечно, учитывая накал страстей вокруг данного закона, подобное на этот раз не произойдет. Но также учитывая спорность некоторых положений закона и их возможный неблагоприятный международный резонанс — в том числе со стороны западных партнеров Киева, сделавших ставку на Минские соглашения, подписание и обнародование окончательной версии может затянуться.

Основные положения закона «Новая» уже излагала. Мы же попробуем разобраться в их возможных последствиях.

Главным направлением публичной критики закона со стороны Москвы и сепаратистов стал отказ депутатов Рады сделать в нем ссылку на Минские соглашения. Мол, это и есть отказ от мирного минского процесса. Действительно, их упоминание появлялось в тексте дважды, и дважды их убирали. В исходном президентском проекте (в статье 7) речь шла о приоритетности выполнения положений по безопасности трех «минских» документов (протокола от 5 сентября 2014 года, меморандума от 19 сентября 2014 года и комплекса мер от 12 февраля 2015 года) — «с целью создания необходимых условий для политического урегулирования во время осуществления органами государственной власти мероприятий по восстановлению территориальной целостности Украины». Часть депутатов отказалась от ссылок на «Минск», потому что вообще считает эти соглашения уступкой России и в принципе не желает их выполнения (особенно политического блока). Часть формально выступила со строго «юридических» позиций, заявляя, что, мол, минский протокол менялся трижды, что Минские соглашения не были ратифицированы Радой, а потому делать на столь ненадежный документ отсылку в серьезном законе нельзя. Хотя, как заявили представители президентского блока, «мы уважаем этот документ и от него не отказываемся».

Нам кажется, что отсутствие упоминания «Минска» — это не очень хорошо, но не катастрофично. В конце концов, может быть достаточно ссылки на известную резолюцию Совбеза ООН по Украине от 17 февраля 2015 года, в центре которой содержится требование к сторонам донбасского конфликта «полностью имплементировать» комплекс мер от 12 февраля того же 2015 года.

Гораздо хуже, что положения закона делают если не невозможными, то еще более трудновыполнимыми положения минского комплекса мер. И самая опасная мина под «минскую конструкцию» — это

Дело в том, что прописанное в минских документах политическое урегулирование в ОРДЛО («Особых районах Донецкой и Луганской областей»), а также другие действия, в частности, обмен «всех на всех», должны идти по согласованию и в контакте с их представителями. Понятие «ОРДЛО» фигурирует и в украинских законах, связанных со статусом этих районов. Теперь же ОРДЛО исчезает, и судьба переговоров в минской Контактной группе — под большим вопросом. С оккупационными администрациями переговоров не ведут.

Возможно, это сделано, чтобы принудить к прямым переговорам «инициатора оккупации» — Россию. Но Россия категорически отрицает статус «стороны конфликта» и постоянно твердит, что нужны непосредственные контакты между Киевом и самопровозглашенными республиками. Честно это или не очень — другой вопрос, но Россия от этой позиции вряд ли отойдет, а значит, на практике все это может привести к замораживанию переговоров по всем пунктам минского комплекса мер. Такая ситуация вряд ли порадует и западных участников «нормандского формата» — гарантов минских соглашений.

По мнению некоторых экспертов, как российских, так и украинских, а также западных, лишение самопровозглашенных республик политической субъектности, вытекающее из принятого Радой закона, ведет к превращению минского формата в бессмысленный. Если он рухнет, то конфликт превратится в совсем «бесприютный» в международно-правовом смысле и будет представлять намного большую потенциальную опасность, чем сегодня. Попытки же поиска нового формата переговоров неизбежно затянутся, продлевая эту опасность очень надолго.

В законе «о реинтеграции», правда, не прошла изначальная драконовская мера о привлечении к уголовной ответственности за «коллаборационизм» всех подряд, кто работал в госучреждениях ОРДЛО, включая врачей, учителей и библиотекарей… Но будут привлечены к ответственности те, кто «участвует в вооруженной агрессии РФ» или привлечен к участию в «оккупационной администрации». Это уже имело свое продолжение во время заседания политической подгруппы Контактной группы в день принятия закона, когда, по словам представителя в ней от «ЛНР», украинские переговорщики заявили в ходе дискуссии, что представителей самопровозглашенных республик ждут реальные сроки наказаний. Бодрящая атмосфера для переговоров!

Очень опасным последствием закона является фактическое снижение барьера, разделяющего политическую и военную конфронтацию. Если при АТО борьбу с «террористами» вели и МВД, и СБУ, и «добробаты», и армия (которая, в нарушение украинских же законов, использовалась «левым» способом — военное положение не вводилось), то теперь все решения по «отпору агрессии» в бывшей зоне АТО будет принимать командующий Объединенным оперативным штабом ВСУ, которому будут подчиняться и армия, и Нацгвардия. Его персону и полномочия определит президент. Который, в свою очередь, получает право единолично, без контроля парламента решать вопрос о применении ВСУ и других вооруженных формирований в зоне конфликта (эта «единоличность», кстати, противоречит пункту 33 статьи 85 конституции Украины). Такое упрощение введения армии в конфликт имеет не только демонстрационный эффект (мол, не лезьте к нам, агрессоры!), но и облегчает реальное вхождение в него. Резко повысилась роль политической воли, аналитических способностей, сдержанности и других субъективных особенностей первого лица. А это всегда опасно.

Кстати, армия, а также правоохранители по закону получают в зоне конфликта практически неограниченные полномочия, совпадающие с теми, что возникают при введении военного положения, но без необходимости его введения. С правом применения оружия, проверок и досмотра у граждан всего и вся, вхождения в жилища, изъятия средств связи и транспорта и т.п. Все это — «в случае крайней необходимости», но что это за необходимость, в законе не прописано. Что в таких случаях бывает, мы хорошо знаем по нашему отечественному правоприменению. Не случайно украинские правозащитники уже волнуются.

Очевидным последствием закона, по мнению многих экспертов, станет и усиление борьбы со всем, что связано с «российским агрессором». Это коснется и культурных обменов, и сферы использования языка, и человеческих контактов. Превратится ли борьба с «агрессором» в механизм «охоты на ведьм» в отношении своих же граждан, мы увидим в ближайшее время.

В то же время многие эксперты считают, что закон может стать триггером для снятия экономической блокады Донбасса. Принятие решений по перемещению лиц и товаров через разграничительную линию в Восточном Донбассе возлагается на кабинет министров. Правда, это уравновешивается ролью армии — командующий Объединенным оперативным штабом ВСУ будет устанавливать порядок въезда и выезда на территорию «ДНР—ЛНР» и перемещения товаров. Возможное восстановление по такой формуле торговли с неподконтрольными Киеву территориями чревато не только противоречиями между экономическим блоком правительства и силовиками, но и коррупционным потенциалом. Особо опасным, если этой болезнью заражаются военные.

Что же в сухом остатке? Закон мало что говорит о реальном продвижении к «реинтеграции и деоккупации», зато наносит серьезный удар по «минской конструкции». Фактически это закон о замораживании нынешнего конфликта при увеличении рисков его эскалации по военному сценарию. Как сказал один знакомый военный эксперт, нас может ждать «боевой восемнадцатый год». Хотелось, чтобы это случилось лишь в сугубо переносном смысле. Мирные переговоры усложнятся — как между участниками конфликта, так и между Россией и западными «партнерами». Все это мы проверим уже в конце января, когда намечена очередная встреча Уолкер—Сурков. Начнутся активные поиски новых переговорных форматов, что создаст очередную площадку российско-украинской конфронтации — Россия будет отстаивать минский формат до последнего. Западные партнеры Украины, заангажировавшиеся в «Минск», попадают в неудобное положение. В общем, лучше не станет никому, а может стать и хуже. Особенно жителям Донбасса, которых длящийся почти четыре года конфликт измотал уже до предела и которому конца не видно.