Ростов-на-Дону — город, с которого начался вооруженный мятеж. Утром 24 июня Пригожин объявил, что Ростов «заблокирован» бойцами ЧВК «Вагнер». Местные власти призвали ростовчан не выходить из дома без надобности, сохранять спокойствие.
Ростовчане и правда сохраняли спокойствие. Но только не дома. Дамы на каблучках в летящих юбках пробегали между выставленными на Буденновском проспекте бэтээрами — не задерживаясь, буднично спешили дальше по делам. Бабушки понесли бойцам теплые пирожки. В дар пошли и пакеты с чизбургерами и картошкой из «Вкусно — и точка». Девчонки принялись фотографироваться с вагнеровцами в обнимку, целуя их в щечку. Парочки, прямиком из загса, фотографировались на фоне танка.
Губернатор Ростовской области Василий Голубев позже выступил с заявлением, что поддержка ростовчан ЧВК «Вагнер» в тот день была «инсинуацией» самой военной компании. И вообще многие люди на фото и видео, аплодирующие Пригожину, были вагнеровцами, просто одетыми по-граждански. «Лучше бы молчал», — ответили на слова губернатора ростовчане.
Но если в Ростове приход ЧВК на военной технике встретили благодушно, на подъезде к городу — в поселке Рассвет — не получили того самого адреналина от происходящего. Дело в том, что в поселке всю ту ночь стреляли.
Репортаж «Новой» из Ростова и Рассвета.
Страшно по-черному
Поселок Рассвет, близ которого расположены сразу четыре войсковые части, — в получасе езды от Ростова. Сегодня машины спокойно заворачивают к поселку с трассы, но в ночь с 23 на 24 июня движение здесь остановилось. Трассу перекрыли военные. Местные говорят: ладно бы только трассу — под утро оказались закрыты все пути выезда, в том числе через дорогу у лесополосы.
На повороте к поселку проезжаем высокий серый шумозащитный забор у трассы. В нескольких местах он пробит насквозь, остались глубокие дыры от выстрелов.
Следы от выстрелов на въезде в поселок. Фото: Татьяна Васильчук / «Новая газета»
Иду по Экспериментальной улице, замечаю указатели на домах, направляющие к укрытиям. Указатели ведут к дверям в подвал, вход в который закрыт решеткой. Мне навстречу бредут дед с внуком, дед помогает внуку как-то вырулить на крохотном трехколесном велосипеде, хохочет с ним вместе. Он замечает, как я разглядываю укрытие, говорит: «Налепили знаков, нагородили че-то, а лезь туда, как хочешь». Я прошу его рассказать, видел ли он, что происходило в Рассвете в ночь на 24 июня. Дед глубоко выдыхает. Говорит: «Лучше бы не видел. Варфоломеевская ночь».
Вход в укрытие. Фото: Татьяна Васильчук / «Новая газета»
— Мы спали, спали, нормально все было. Тут взрыв. Я думал, мне в крышу снаряд… Все, думаю, бомбят. Выбегаю во двор. Выбегаю в одних трусах. Смотрю — сосед мой Коля за забором такой же стоит… Я выбегаю за калитку — сидят военные. Под каждым кустом. Наши ребята. Вагнеровцы. Я говорю: ребята, елки-палки, что происходит? Они мне: «Дед, в дом, иди в дом, мы тебе сказали». Всю ночь они гремели.
Я молился, я молился только об одном. Только об одном. Хоть бы не убили никого. Господи, но это же совсем одурели, что ли? Друг в друга стрелять? Русский в русского?
Военная техника шла ночью, гремела по Комсомольской улице. Это основная улица поселка, где стоят сразу несколько магазинчиков и больше 30 домов. Сонные бабушки выглядывали из окошек.
У «Пятерочки» — табачный ларек. За прилавком улыбчивая черноволосая девушка Маша. У нее длинные салатовые ногти, она постукивает ими по экрану телефона, набирая сообщение.
— Ночь была страшная. Я услышала взрыв, мы с мужем от него проснулись, — вспоминает Маша. — Вышла во двор покурить, смотрю — вертолеты летают, все — низко. Один, второй, третий. Огромные. Я смотрю на вертолет — в него стреляют. Пули летят, светятся. Вообще я сначала подумала, это с вертолета стреляли. А через день после этого я работала, военный ко мне зашел, я ему начала рассказывать. Он меня спрашивает: «Пули светились?» Я говорю: «Да». Он говорит: «На трассе стоял вагнеровский «Панцирь» (зенитный ракетно-пушечный комплекс. — Ред.), он стрелял в вертолет. Но он промахивался, и пули летели мимо вертолета. И вот этот военный мне говорит: «Вам еще повезло, что он в вертолет не попал, а то остались бы без дома». Он упал бы здесь на кого-то — и все. Очень приятно, конечно, — говорит Маша, затягиваясь айкосом.
За сигаретами заходит женщина с двумя набитыми сумками. Она выглядит очень уставшей, рассказывает Маше про мужа, про родственников. «Машунь, давай мне два блока, что там из «Алекса» есть?» Маша понимает, что нужно, тянется за сигаретами. «Ой, ну, слава богу, он у вас хоть курить бросил». — «Маш, да лучше бы он курил, а не пил», —бросает посетительница и выходит.
— Когда начались выстрелы, меня вот так стало трусить. — Маша продолжает вспоминать ту ночь, и ее действительно чуть потряхивает. — Я в дом забегаю, говорю мужу: там стреляют. Он калитку открыл. Под каждым деревом, в каждом кусте — по военному.
Это же было еще с пятницы на субботу. Многие гуляли. У меня сестры живут в девятиэтажках. Они говорят: вагнеровцы зашли в Рассвет, заезжали во дворы, выпрыгивали, всех загоняли в дома, всех.
Наш сосед Толик рассказывает: «Я подошел к ним, они говорят мне: мы не к вам приехали, мы вас не трогаем, и вы нас не трогайте, сидите дома». …Я смотрела фотографии, видео с Ростова — там все стоят, на них смотрят. А я из калитки боялась выйти.
Но тут Голубев [губернатор] сказал, что в Ростове это переодетые вагнеровцы к ним выходили. Я прочитала — чуть не упала. Там бабки, девушки молодые, женщины, дети. Такую … сказал, честно говоря…
Мы еще долго разговариваем с Машей, к ней почти каждую минуту заходят за сигаретами. Маша, улыбаясь, вспоминает:
— У нас такой выручки, как на следующий день после всего этого, никогда в жизни не было. На следующий день работала моя сменщица — Кристина. Я думаю: пойду к ней кофе попью. Пришла к ней… Боже, что здесь творилось! У нас «Пятерочка» открывается в полвосьмого — так тут такие очереди были… мама дорогая! Я булку хлеба не могла купить. Ни яиц, ни круп, ни муки, ни сахара, ни консервов. Кристина рассказывала: пришли два парня, много сигарет взяли, говорят — мы своих жен отправляем отсюда. Если ракета долбанет, хоть где ты прячься…
Я иду к девятиэтажкам, про которые говорила Маша. В этих дворах стреляли особенно сильно. Прохожу здание амбулатории, на стенах — плакаты с военными, «V ответе Zа мир». Мне это бросается в глаза еще и потому, что в самом Ростове рекламу службы по контракту от Минобороны можно увидеть крайне редко. Гораздо реже, чем в Москве.
Поселок Рассвет. Здание амбулатории. Фото: Татьяна Васильчук / «Новая газета»
Накрапывает легкий дождик. На лавочке у «Магнита» под ярко-красным зонтиком отдыхает женщина в теплой пушистой кофте. Екатерина Александровна. Сразу со мной заговаривает, рассказывает, что дитя войны — 41-го года рождения. А с предателями, такими как Пригожин, про которого Екатерина Александровна раньше вообще «слышать не слышала», «надо как при Сталине». Она, чуть ли не плача, вспоминает события тех тревожных выходных:
— Я подумала, Волгодонскую атомную взорвали (Ростовская атомная электростанция в 260 км от Рассвета. — Ред.]. А оно вот как оказалось — вагнеры. — Екатерина Александровна широко разводит руками.
— Это надо же, как он подвел Путина! А ведь Путин ему… Говорят, он работал у него даже поваром. Он не очень-то занимал должности в войсках, но как-то он сплотил этих ребят.
Я не сразу замечаю, что Екатерина Александровна не называет Пригожина по имени, фамилии. Потом спрашиваю ее об этом. Она говорит: «Да что я — помню, что ли? Я первый раз его услышала по телевизору. «Вагнера» знаю. А Пригожина этого больно надо было, я и запоминать его не хочу».
— Мужики орали. — Екатерина Александровна морщится, вспоминая. — Самолеты барражировали. Я вышла на балкон, кричу: «Ребята, а не пора ли прекратить? Здесь дети спят, старики». Я же не знала, что к чему. Они свое орут, как быки. А потом как пошло по крыше — бах, бах, бах. Я перепугалась. Спряталась в прихожей, села за шкаф. Оказывается, это вертолет дал залп, и то ли гильзы, то ли что на крышу посыпалось… Страшно было по-черному. Я стою, бурчу, читаю молитву. Ребята, ну прекратите, ну что же это творится? Утром пошла в магазин, там встретила почтальона, он с магазина идет, говорю ему: «Ванюша, а что произошло, Вань?» И он мне начал рассказывать, как они до Москвы поперли.
Дальше Екатерина Александровна пересказывает мне все, что смотрела по телевизору в выпусках новостей за последние дни: «Этому, как его, Пригожину — бешеные деньги платили. Бешеные. Он просто охамел. И мне кажется, вот Бахмут они взяли, но ребята его не в курсе были, сколько ему заплатили за это. Им ничего не выдали. Он все себе забрал. Да что ж ты за предатель такой, все деньги себе захапал!
Мне крестник позвонил, он в Новочеркасске живет, ему шестьдесят. Ему в прошлом году ногу отняли. Бедный мой… Выше колена отрезали, ковид. Второй год уже без ноги. Мы с ним часто созваниваемся — говорим о том, о сем.
Говорю ему: «Путина мне жалко — он как попрет на него!» А он: «Я никогда тебя не пойму с твоим лепетанием за власть». Я ему: «А ну-ка, прекрати. Здесь ничего не сделаешь. Нам никогда не понять вас, а вам — нас».
Центр Ростова-на-Дону. Фото: Татьяна Васильчук / «Новая газета»
«И воду отключил тоже «Вагнер»
Центр Ростова. Ростовчане часто шутят, что в июле начинается парилка, а автобусы «превращаются в микроволновки». Пока плюс 30, но на днях должно быть до плюс 37, воздух греется очень быстро. Душно. Кошки вальяжно расхаживают по тротуарам, без сил сваливаются в тенек. На веранде мясного ресторанчика на Буденновском проспекте неделю назад на диванчиках сидели вооруженные люди в черных балаклавах. Сегодня здесь сидят девушки на шпильках в ярких платьях. Чокаются коктейлями. Здесь же на следующий день после объявления об окончании мятежа многие заказывали шампанское.
О том, что происходило в Ростове в те дни, напоминают военные с оружием, до сих пор дежурящие на крышах, и следы от гусениц танка на проезжей части. Глава администрации Ростова-на-Дону говорил,
что ремонт дорожного полотна, тротуаров и стрелок трамвайных путей, которые были повреждены в результате мятежа, обойдется городу почти в 30 миллионов рублей (впрочем, с «Вагнера» их решено не взыскивать).
Мы подъезжаем с таксистом к центру. Периодически машину так трясет, что кажется, мы каждые две секунды наезжаем на «лежачий полицейский». «Ну это же не после «Вагнера»?» — наивно спрашиваю водителя, заранее все понимая. «Да, после «Вагнера», — зло отвечает он. — А еще ливневки у нас забиты после «Вагнера». И горячую воду тоже «Вагнер» вырубает». Чего там еще Голубь (водитель имеет в виду губернатора Василия Голубева. — Ред.) наплел? — Парень ухмыляется. — Вещал, что это все подстава была. Ты сам, ты где был вообще?»
Повреждения плитки не от ЧВК «Вагнер». Фото: Татьяна Васильчук / «Новая газета»
Ливневая канализация — больное место у ростовчан. Чуть ли не каждый разговор с местными заканчивается «непрочищенными ливневками», которые приводят к потопам на улицах минут через двадцать не слишком сильного дождя. А отключение горячей воды — это про замену трубопровода в некоторых районах города. Сроки подачи горячей воды коммунальщики двигают уже не первый раз. Из кранов течет нечто ржавое. По разговорам чувствуется, что это ростовчан заботит сильнее недавнего неудавшегося мятежа.
Вот на Пушкинской улице парень выгуливает питона, который живет у него в квартире. Прохожие фотографируют рептилию, улыбаются, ворчат — зачем он ее выгуливает в людном месте. Ребята играют в настольный хоккей в теньке под деревом. Откуда-то летят мыльные пузыри. Рядом бабулечки в пестрых шляпках — у них букетики ромашек на продажу, помидорчики, огурчики, малина в маленьких коробках.
Две дамы в цветастых платьях с рыжими таксами засматриваются наверх, куда-то на крышу. На нас оттуда смотрит военный. Одна из подруг вспоминает: «А я тебе рассказывала?» — «Что?» — «Ну, как я ходила голубей кормить. — Дама хохочет. — Все перекрыли, а я с Пушкинской шла, говорю:
«Сынок, покорми их, я их каждый день кормлю, привыкли они». Я хлеба собрала у себя. Ну, покормил мальчик. Этот вагнеровец. Ну молодец же!»
Я подхожу к окну выдачи заказов «Вкусно — и точка» на Буденновском. В ту памятную субботу в очереди здесь тоже стояли вагнеровцы. Сейчас стоят две девушки.
— Мы здесь были в субботу, — рассказывает мне одна из них, зовут ее Катя. — У меня даже фото с ним есть, с вагнеровцем. Сейчас…
Она показывает. На фото девушка с каштановыми волосами в сарафане крепко прижимается к бойцу ЧВК «Вагнер».
— Люди так отнеслись к ним, потому что они вели себя, как должен себя вести российский солдат, — объясняет Катя. —
Они не стреляли, никого не ранили, просили уйти, если начинался какой-то кипиш, все было так вежливо, по-мужски. Они пришли выяснять, почему все у нас в армии в таком состоянии. Пришли по-мужски решить вопрос.
Выпускники на набережной. Фото: Татьяна Васильчук / «Новая газета»
«Давайте жить жизнь»
По пути к набережной, спускаясь вниз мимо центрального рынка, я прохожу компании, сидящие на верандах ресторанов. Кто-то чокается бокалами, кто-то вещает тост. И чем ближе к набережной, тем гуще эта атмосфера курорта. Говорят, что на набережной ничего не менялось и в день мятежа — «так же кутили».
Я застаю выпускной, который Ростов празднует позже, чем вся страна. Здесь девочки в красивых платьях. Накрученные локоны, высокие пучки, хвосты. Мальчики в новеньких пиджаках, в беленьких рубашках с бабочками. Слышу: «Включи Шамана, включи Шамана!» — «Не-не, на фиг». Долго заливисто смеются. Девчонки прыгают под струи фонтана. Хохочут, кружатся под музыку. Мокрые. Парень выжимает рубашку прямо на себе.
Я снимаю выпускников, рядом со мной стоит чья-то мама, тоже снимает на телефон, улыбается. Под мышкой держит букет кустовых розочек. Мы с ней говорим обо всем подряд, она ненароком отмечает, как хорошо, что выпускные все же разминулись с мятежом.
— Та вы не думайте, что все здесь только о мятеже Пригожина думают. Ну было и было. Он же не за людей все это делал. Мальчики-военные — может быть, и за ребят пошли, за таких же, как они. Которые на фронте жизнь отдают. А он что, за них? Я вас умоляю. Деньги. Конечно, деньги. Я смотрю, писали в комментариях в телеграм-канале: а чего ростовчане не выйдут на митинг за Пригожина? — Она смеется. — Здравствуйте, пожалуйста.
Еще не хватало за Пригожина на митинги выходить. Он, вы меня простите, кто?
Мы смотрим на Дон, на проходящие катера, суда, на чьих-то крохотных пушистых шпицев, крутящихся под ногами. Молчим довольно долго. Тут она говорит:
— У моей подруги сын погиб в прошлом году. Призвали во время частичной мобилизации. Она мне говорит:
«Лен, ты думаешь, это было кому-то нужно? Ну, вот его смерть была кому-то нужна? Он кому-то нужен, кроме меня? Он погиб, его кто вспомнит?» Он только матери и нужен. К нему только мать на могилу ходить будет.
У нее онкология, сейчас ремиссия, но бог его знает… Она мне говорит: «Лена, я умру — ему же даже никто могилку не приберет». К нему Пригожин придет могилу в порядок привести? Или этот, как его… Шойгу?
Выдыхает. Мы еще немного говорим про разное. Смотрим на танцующих девчонок. Они так заливисто смеются… Слышно гитару и «А эти ночи в Крыму теперь кому? / Я, если встречу, потом передам ему».
— Так что давайте жить жизнь, девчонки, — говорит моя собеседница. — Жить молодость. Пока есть такая возможность.
Ростов-на-Дону. Фото: Татьяна Васильчук / «Новая газета»
На кладбище
Я на Северном кладбище на окраине Ростова. Недалеко от входа — Аллея героев. Над десятками могил развеваются флаги: «Zадача будет выполнена», «ЧВК Вагнер — Кровь — Честь — Родина — Отвага», «ВС РФ — Выше только звезды».
На знаке «Аллея мужества» висит пушистое сердце-игрушка. На памятнике написано: «Сектор мужества. Участки земли, предназначенные для захоронения участников Специальной Военной Операции (СВО), награжденных Орденом Мужества, Медалью «За Отвагу». Рядом с искусственным букетиком — бутылка водки, налитая рюмка, сверху кусочек черного хлеба.
Каждую могилу укрывают огромные венки. Портреты. Ленты. «Любимому дорогому сыночку Артему». Артем — красивый улыбчивый парень. На соседней могиле на кресте висят маленькие боксерские перчатки.
1995 год, 1997 год, 2002 год…
Аллея героев на Северном кладбище. Фото: Татьяна Васильчук / «Новая газета»
Из машины выходит пожилая женщина. На ней белая футболка, у нее седые волосы до плеч, черный ободок. В руках — маленький пакетик. За ней выходят девушка и парень с цветами. Женщина подходит к могилке. Крест без лент, без флагов. Сразу понимаю, что это мама. Вытаскивает из пакетика тяпочку, садится на колени и начинает долго пропалывать мелкие сорняки, траву, вылезшую на земле у могилы.
Вытирает салфеткой стекло, за которым фотография. Зажмуривается. Открывает глаза на секунду, выкатываются слезы. Снова зажмуривается, трет рамку.
К соседней могиле приезжают родители солдата. Отец машинально быстро начинает пропалывать сорняки. Укладывает лопатой землю. Он так же жмурит глаза. Я вижу только нескончаемое количество слез.
Здесь очень тихо.
И слышно каждое слово.
И я слышу: «Привет, сынок, смотри, все здесь. Вот Толик приехал. Все мы здесь». Мама разговаривает с сыном. Рассказывает ему что-то. Про бабушку, про сестер младших. С фотографии ей улыбается парень в черной шапке с черными бровями. Толик, брат, ему лет пятнадцать, держит мамину сумку за спиной, перекладывает ее из руки в руку.
Мама кладет руку на памятник.
— Сыночек, мы пойдем, сегодня у дедушки день рождения. Вырвались на немножко. Давай, сыночек, я тебя очень люблю.
Она наклоняется к фотографии, целует ее много раз. В лобик. «Давай, мой родной, мы скоро снова приедем». И снова целует.
***
В субботу в парке Горького в центре Ростова показывают «Летят журавли» на большом экране. Нас всего человек семь на лавочках.
Показ фильма «Летят журавли» в парке Горького. Фото: Татьяна Васильчук / «Новая газета»
«Пройдет время. Люди отстроят города, деревни, зарубцуются наши раны, но никогда не угаснет лютая ненависть к войне. Мы глубоко чувствуем горе тех, кто сегодня не может встретить своих близких. И мы сделаем все, чтобы будущие невесты никогда не теряли женихов, чтобы матери не дрожали за жизнь своих детей, чтобы мужественные отцы не глотали украдкой слезы. Мы победили и остались жить не во имя разрушений, а во имя созидания новой жизни», — говорит Степан, друг погибшего на войне Бориса. После чего красавица Вероника, героиня Татьяны Самойловой, идет сквозь толпу и раздает фронтовикам цветочки из букета, который предназначался Борису.
Раздаются редкие хлопки.
Ростов-на-Дону
