К 50-летию советской власти Олег Ефремов поставил в московском «Современнике» знаменитую пьесу Михаила Шатрова «Большевики». Все ее действие происходит в квартире Ленина, где 30 августа 1918 года проходило заседание Совнаркома, принявшее решение о «красном терроре». В соседней комнате лежит сам Владимир Ильич, раненный террористкой после митинга на заводе Михельсона.
Тогдашний рецензент пишет: «На сцене не вымышленные герои и к тому же не наши современники, а исторические лица, люди, стоявшие у истоков советского государства, отдавшие народу ум, волю, талант, жизнь. И здесь важна не просто искренность актеров, через свое живое чувство преломляющих характеры изображаемых людей, но прежде всего — способность театра показать искренность гражданских и человеческих чувств каждого из героев спектакля… Точка соприкосновения прошлого и настоящего, государственного и личного, найденная в сдержанном и взволнованном тоне повествования, рождает у зрителей трепетное чувство сопричастности происходящему… И открывается самое важное в этих людях: они добровольно взяли на себя огромный груз ответственности за дело революции и сохранили искренность живых человеческих чувств в тяжелой и длительной борьбе…»
Уже зная, куда это приведет, Шатров и Ефремов талантливо поддержали проголосовавших. Зал московского «Современника» встает и вместе с артистами поет Интернационал.
Голосовали за «красный террор» единогласно.
Когда он начался?
В сентябре 18-го? Как реакция на убийства мелких партийных функционеров Володарского и Урицкого в Петрограде? Как ответ на ранение Ленина?
А расстрел большевиками демонстрации в защиту Учредительного собрания 5 января — это что? А зверское убийство в госпитале кадетских министров Временного правительства Кокошкина и Шингарева? А бессудные казни по всей стране?
В декабре 1917 года в Севастополе по приговору военно-революционного трибунала на Малаховом кургане казнены 62 офицера (расстрелы производились по рекомендациям судовых команд). В последующие несколько дней офицеров убивали без суда на улицах и в частных квартирах, используя для розыска адресные книги и телефонные справочники. В декабре были убиты 8 сухопутных и 120 морских офицеров. Бойню инициировал Севастопольский военно-революционный комитет.
14 января 1918 года на станции Тула расстреляна группа рабочих, протестовавшая против убийства большевиком Кожариным двух железнодорожников.
Фото из архива
После взятия Киева большевистскими войсками в конце января 1918 года большевики убили в городе, по разным оценкам, от двух до пяти тысяч офицеров, генералов, мирных жителей Киева.
Самой крупной карательной акцией стал расстрел в Петрограде 512 представителей элиты (бывших сановников, министров, профессоров). По официальным данным ЧК, всего в Петрограде в ходе «красного террора» было расстреляно 800 человек.
Уже в сентябре 18-го ЦК РКП(б) и ВЧК разрабатывают совместную инструкцию следующего содержания:
«Расстреливать всех контрреволюционеров. Предоставить районам право самостоятельно расстреливать… Взять заложников… устроить в районах мелкие концентрационные лагери… Сегодня же ночью Президиуму ВЧК рассмотреть дела контрреволюции и всех явных контрреволюционеров расстрелять. То же сделать районным ЧК. Принять меры, чтобы трупы не попадали в нежелательные руки».
В августе 1919 года в материалах Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков, организованной Деникиным, сообщается о наличии в Киеве так называемых «человеческих боен» губернской и уездных ЧК. Эти факты рассыпаны в воспоминаниях людей, переживших террор в Киеве (весна-лето 1919 года):
«Весь пол большого гаража был залит уже стоявшей на несколько дюймов кровью, смешанной в ужасающую массу с мозгом, черепными костями, клочьями волос и другими человеческими остатками. Стены были забрызганы кровью, на них рядом с тысячами дыр от пуль налипли частицы мозга и куски головной кожи, желоб в четверть метра ширины и глубины и приблизительно в 10 метров длины был на всем протяжении доверху наполнен кровью. Рядом с этим местом ужасов в саду того же дома лежали наспех поверхностно зарытые 127 трупов последней бойни… у всех трупов размозжены черепа, у многих даже совсем расплющены головы. Некоторые были совсем без головы, но головы не отрубались, а… отрывались. Мы натолкнулись в углу сада на другую более старую могилу, в которой было приблизительно 80 трупов… лежали трупы с распоротыми животами, у других не было членов, некоторые были вообще совершенно изрублены. У некоторых были выколоты глаза… головы, лица, шеи и туловища были покрыты колотыми ранами. У нескольких не было языков. Тут были старики, мужчины, женщины и дети. Одна женщина была связана веревкой со своей дочкой, девочкой лет восьми. У обеих были огнестрельные раны».
Раскопки одного из захоронений лиц, убитых большевиками в лесу Палермо, Раквере, Эстония, 1919 год. Фото: Википедия
Сведения о применении пыток во время допросов проникают в революционную прессу. В частности, газета «Известия» от 26 января 1919 года № 18 публикует статью «Неужели средневековый застенок?» с письмом случайного пострадавшего члена РКП(б), который был подвергнут пыткам следственной комиссией Сущево-Мариинскаго района в Москве:
«Арестован я был случайно, как раз в месте, где фабриковали фальшивые керенки. До допроса я сидел 10 дней и переживал что-то невозможное. Тут избивали людей до потери сознания, a затем выносили без чувств прямо в погреб или холодильник, где продолжали бить с перерывом по 18 часов в сутки. На меня это так повлияло, что я чуть с ума не сошел».
Официальные советские печатные издания осенью 1918 года открыто публикуют информацию о тысячах произведенных арестах, сотнях казней и мерах по устрашению и предупреждению контрреволюции.
«Известия Пензенской Губчека»:
«За убийство товарища Егорова, петроградского рабочего, присланного в составе продотряда, было расстреляно 152 белогвардейца. Другие, еще более суровые меры будут приняты против тех, кто осмелится в будущем посягнуть на железную руку пролетариата».
6 октября 1918 года, «Вестник ВЧК», статья «Почему вы миндальничаете?». Автор — председатель Нолинской ЧК:
«Скажите — почему вы не подвергли Локкарта (дипломатический представитель Великобритании) самым утонченным пыткам, чтобы получить сведения, адреса, которых такой гусь должен иметь очень много? Скажите, почему вы вместо того, чтобы подвергнуть его таким пыткам, от одного описания которых холод ужаса охватил бы контрреволюционеров, скажите, почему вместо этого позволили ему покинуть Ч.К.? Довольно миндальничать! Пойман опасный прохвост. Извлечь из него все, что можно, и отправить на тот свет».
Все самое темное, дремучее, злобное, что в любом народе стараются не выпускать на свет белый, — все это выплеснулось наружу, расползлось по кабинетам (от ЦК до уездной «чрезвычайки»), снабдило себя мандатами и ни с чем в мире не сравнимыми полномочиями. Никакие они не «исторические лица», добровольно взявшие на себя «огромный груз ответственности за дело революции и сохранившие искренность живых человеческих чувств в тяжелой и длительной борьбе». Единственная их задача — удержать нечаянно попавшую в руки власть. Или, как говорил Троцкий, «уходя, мы так хлопнем дверью, что содрогнется весь мир».
Сегодня это предельно ясно любому, кого прошлые годы удавалось убалтывать разговорами о «благе народа» и «диктатуре пролетариата». Достаточно посмотреть, кто и как жил — в «домах правительства» и рабочих бараках, кто как питался, кто как лечился и отдыхал.
Они захватили власть — для себя и делиться ею с кем бы то ни было не собирались. Основополагающий принцип: безжалостное неуважение, презрение к (каждому, любому!) человеку. Отсутствие всяких нравственных тормозов.
Разграбление церкви. Фото из архива
Выстрелы в вождя
Пасмурным утром 30 августа 1918 года петроградский «наместник» Зиновьев потной ладонью хватает телефонную трубку, чтобы срочно соединиться с кремлевским кабинетом Ленина: убит Урицкий, шеф петроградской ЧК!
Днем Зиновьев собирает актив Петроградского комитета партии и предлагает санкционировать, согласно ленинским предписаниям, расправу рабочих над интеллигенцией подручными средствами и прямо на улице.
Зиновьеву только дай волю…
Позже раздраженный Ленин выпалит при посторонних неосторожную фразу: «Что Гришка дурак, известно многим, к тому же он подлец и трус». Кстати, один из влиятельнейших людей того времени, член Политбюро, всевластный диктатор Северной коммуны.
В этот же день взволнованная петроградским происшествием младшая сестра вождя мирового пролетариата Мария Ульянова приглашает к обеду Бухарина, чтобы совместными усилиями отговорить брата от вечерних выступлений на митингах.
Но непреклонный вождь, завершив поспешную трапезу, надевает пальто и около 17 часов удаляется, запретив простуженной сестре следовать за ним.
Ленин. Фото из архива
Мой старший товарищ, врач Виктор Тополянский написал удивительную книгу, наполненную неведомыми архивными документами и не оставляющую камня на камне от всей канонической версии покушения на Ленина, его участниках и вдохновителях. Книга называется «Изнанка покушения», вышла в 2021 году тиражом аж 600 экземпляров. Вопросы, которые задает автор, должны были быть поставлены 105 лет назад.
…Уже начинало темнеть, митинг завершается. Накинув на плечи пальто, вождь устремляется к скучающему лимузину. От него не отстает блондинка средних лет. Окружающие слышат, как она жалуется вождю: у ее племянницы отняли 20 фунтов муки, несмотря на разрешение на провоз. Увидев Ленина во дворе, водитель заводит мотор. Непонятливая блондинка, поотстав, упрямо держится около вождя. Внезапно из толпы раздается выстрел. Блондинка пронзительно кричит, что у нее отнялась рука, и оседает на землю. Среди всеобщего смятения и суматохи звучат еще выстрелы…
Немного опомнившись на улице, пролетарии хватают раненую и еще какую-то женщину, которую считают террористкой. Плюют ей в лицо, не позволяя закрыться руками: «Умела стрелять — умей смотреть людям в глаза».
Привезенный в Кремль, Ленин сам поднимается на третий этаж…
Вызывают врачей: наркома соцобеспечения Винокурова, а также Вейсборда, Минца, Обуха и Семашко. Они констатируют два слепых огнестрельных ранения. Обе раны не кровоточат. Никто не рискует что-либо предпринять прежде всего из-за отсутствия необходимого опыта. «Упаси боже от врачей-товарищей вообще, врачей-большевиков в частности. Лечиться (кроме мелочных случаев) надо только у первоклассных знаменитостей, — как написал когда-то сам Владимир Ильич в письме Горькому. — Немцы и только они вылечат верно, надежно и быстрее всех других».
Немцев под рукой не оказалось.
Обух, начальник московской медицины, лучше других знакомый с врачебным миром столицы, приглашает старшего врача Солдатёнковской больницы хирурга Розанова и потомственного дворянина, старшего врача Староекатерининской больницы терапевта Мамонова.
Мамонов: «Здесь все крайне загадочно и непонятно. Ранение, безусловно, смертельное. Только отмеченные судьбой могут избежать смерти после такого ранения». Розанов с ним соглашается.
Это всего лишь шаблонный прием, способствующий повышению врачебного гонорара, считает доктор Тополянский, и мне ему приходится верить…
Утром самочувствие вождя улучшается настолько, что к завтраку ему подают свежие газеты. Растроганный Бухарин в порыве умиления спешит настрочить по этому поводу заметку, как дважды простреленный вождь, пренебрегая смертельной опасностью, здоровой рукой разворачивает советскую прессу, чтобы узнать, «не застопорилась ли машина в локомотиве, который несет нас к всемирному перевороту».
На вторые сутки (!) после ранения, 1 сентября, клиническое состояние вождя оценивают уже как удовлетворительное, что само по себе свидетельствует против сколько-нибудь значительной кровопотери.
В тот же день штатный ординатор Староекатерининской больницы Будинов делает Ленину рентген и устанавливает наличие одной пули (от нижней части которой отделились два мелких фрагмента) в области левого надплечья, а второй — в мягких тканях правой половины шеи. Определяются оскольчатый перелом левой плечевой кости, надлом (трещина) внутреннего отрезка левой лопаточной кости и «умеренный гемоторакс». Верхушка левого легкого не повреждена.
Уже 7 сентября пресса сообщает: «Товарищ Ленин вновь принялся за работу!»
Шифрограмма Троцкому 10 сентября: «Удивлен и встревожен замедлением операции против Казани, особенно если верно сообщенное мне, что вы имеете полную возможность артиллерией уничтожить противника. По-моему, нельзя жалеть города и откладывать дольше, ибо необходимо беспощадное истребление».
Яков Свердлов. Фото: Википедия
Провозглашенное Свердловым (еще до первого осмотра врачами!) «смертельное ранение» вождя революции не подтверждается. Версию о том, что пули были отравлены «ядом кураре», можно отнести на счет невежества эту версию провозгласивших.
«Органы разберутся!»
Следствие по делу о покушении на Ленина доверили дипломированному юристу, члену ВЦИК Виктору Кингисеппу.
Несколько примеров несуразностей, с которыми он столкнулся в ходе расследования.
Необходимо разыскать само оружие, из которого стреляли, а оружие — пропало. В результате чекисты вынуждены заслать в прессу объявление, напечатанное 1 сентября: «От ВЧК. Чрезвычайной Комиссией не обнаружен револьвер, из которого были произведены выстрелы в тов. Ленина. Комиссия просит лиц, коим известно что-либо о нахождении револьвера, немедленно сообщить о том комиссии».
На следующий день, 2 сентября, один из рабочих, присутствовавших на митинге, приносит на Лубянку браунинг, подобранный, по его заверениям, на месте происшествия. Неожиданный сувенир не отправили на дактилоскопическую экспертизу. Отныне просто считается, что этот браунинг, безусловно, принадлежал экстремистке.
Кингисепп констатирует в протоколе: «Тов. Кузнецов предоставил браунинг № 150489 и обойму с четырьмя в ней патронами».
Теперь необходимо выяснить, на чье имя зарегистрирован этот браунинг; и допросить его владельца. Методичному Кингисеппу нужно только послать соответствующий запрос в каждое из так называемых силовых ведомств, наделенных правом выдавать оружие, и аккуратно приобщить к уголовному делу все поступающие в ответ справки. Но из прошлого выплывает копия всего лишь одного документа:
«В ответ на Ваш запрос телефонограммой от 2-го сентября настоящим доводим до Вашего сведения, что удостоверение за № 233 на ношение и хранение браунинга № 150389 выдано нами 31 августа с.г. тов. Тибору Самуэли, согласно отношения Венгерской группы коммунистов № 370.
Что же касается разрешения на ношение и хранение браунинга № 150489, то сведений о таковом у нас не имеется.
Секретарь ВЦИК».
Направляя свой (по всей вероятности, единственный) запрос начальству верховного закрытого распределителя оружия для частных лиц, Кингисепп предполагает, что браунинг мог попасть в руки террористки со складов, так или иначе подконтрольных ВЦИК (!). Близость номеров зарегистрированного и неучтенного браунингов дает лишь дополнительные основания для такого рода подозрений.
Можно допустить, что в силу каких-то неведомых обстоятельств Самуэли не получил вышеупомянутый браунинг 31 августа. Но в таком случае секретарь ВЦИК вводит в заблуждение следователя по особо важным делам.
Между тем раненную случайную собеседницу Ленина сопровождают сначала на перевязку в Павловскую больницу, где она служит кастеляншей, затем в Замоскворецкий военкомат и оттуда на Лубянку. Утром сажают в тюрьму ее мужа, двух дочерей и малолетнего племянника. Однако тут не выдерживает заведующий отделом по борьбе с контрреволюцией и член коллегии ВЧК Скрыпник: «Держать детей за то, что мать пострадала, немного жалко».
Газеты же ретиво готовят население к расстрелу неразумной кастелянши. Ее называют сообщницей или соучастницей террористки. Но в ее уголовное дело вмешивается Кингисепп. По окончании следственного эксперимента он возвращается на Лубянку, допрашивает раненую и в тот же день, 2 сентября, оформляет официальное заключение, в котором признает ее всего лишь лицом, потерпевшим при покушении, и предлагает поместить в лечебницу за счет государства. В конце концов (в первой декаде октября!) замоскворецкую мещанку, раненную при покушении на вождя, отпускают на волю, прекратив дело «за отсутствием улик».
И, наконец, арест самой Фанни Каплан.
Фанни Каплан. Фото: drive2.ru
Следствие вынуждено довольствоваться показаниями помощника военного комиссара 5-й Московской пехотной дивизии Батулина. Проявив чудеса решительности и находчивости, он оставляет затем для истории два варианта своих показаний. Первый он озвучивает 30 августа перед председателем Московского революционного трибунала Дьяконовым.
«В момент выхода публики с митинга я находился в 10 или 15 шагах от тов. Ленина», — доложил Батулин. После выстрелов он узрел пред собой вождя, распростертого на земле, а обернувшись — женщину, «которая вела себя странно». На его вопрос, зачем она здесь и кто она, женщина импульсивно выпалила: «Это сделала не я». Такая реплика просто вынудила бравого помощника военного комиссара ее задержать. После чего окружившая их толпа закричала, что стреляла именно она. Тогда загадочная незнакомка вдруг согласилась с разгневанной толпой, под конвоем красноармейцев была доставлена в Замоскворецкий военкомат и там призналась в злодеянии.
Вскоре Батулин предлагает чекистам исправленный и дополненный вариант. Отправленное 5 сентября с Ходынского поля, его послание блуждает в лабиринтах не то почтового ведомства, не то лубянской канцелярии почти три недели (!), вызывая ироническое удивление невозмутимого Кингисеппа: «Документ примечателен по своему 19-дневному странствию».
Неизвестно, попало бы вообще это свидетельство в руки следователя 24 сентября, если бы помощник военного комиссара не адресовал точно такую же эпистолу еще и прямо в Кремль. Желтоватый лист бумаги с напечатанным на нем текстом и отчетливой подписью Батулина зарегистрирован среди входящих документов в Управлении делами Совнаркома 20 сентября.
Человека, стрелявшего в Ленина, Батулин, оказывается, все-таки не видел, но общей панике не поддался и рванул на Большую Серпуховскую улицу, «по которой одиночным порядком и группами бежали в разном направлении перепуганные выстрелами и общей сумятицей люди». Домчался до так называемой стрелки, где остановился, огляделся и выследил позади себя стоящую под деревом женщину с портфелем и зонтиком в руках. Спросил для начала, «зачем она сюда попала?». Услышав в ответ, «а зачем вам это нужно?», Батулин окончательно удостоверился в правильности своего выбора.
Поскольку «она имела вид человека, спасающегося от преследования, запуганного и затравленного», он бесцеремонно обыскал ее карманы и в сопровождении вооруженных товарищей отвел в Замоскворецкий военкомат, где она во всем и созналась.
Трудно решить, какой рассказ Батулина ближе к действительности. Во всяком случае, стрелявшая не могла находиться за его спиной на заводском дворе — это не соответствует всей уже установленной картине покушения. Батулин исправляет этот свой промах, но тут же допускает еще один: мало того что она просто торчит под деревом, так еще держит в руках портфель и зонтик, неуместные при стрельбе.
Но следствие нисколько не сомневается ни в чистоте помыслов, ни в искренности помощника военного комиссара и даже не вызывает его на вторичный допрос для уточнения показаний.
В партийной анкете Батулина указано, однако, что с апреля 1918 года на протяжении пяти месяцев он посещает Социалистическую академию, числясь одновременно старшим инструктором Наркомата юстиции, и в августе (!) отбывает на Западный фронт. Пребывание в должности помощника военного комиссара 5-й Московской пехотной дивизии не отмечено в его послужном списке вовсе.
Четыре года Батулин на фронте, закончил Гражданскую войну членом Реввоенсовета отдельной группы войск, награжден…
Но человек, поймавший, можно сказать, феноменальную злодейку, как бы предает забвению этот эпизод и — вопреки, казалось бы, собственным интересам — напрочь выпадает из официальной ленинианы, не оставив ей ни своей армейской фотографии, ни хотя бы складной биографии.
Одна из первых картин монументальной ленинианы. Художник А. Пчелин, 1926 год. Фото: drive2.ru
Более того. Советская пропаганда пытается заменить Батулина председателем заводского комитета Ивановым. Летом 1922 года, выступая во время показательного процесса по делу социалистов-революционеров, Иванов лжет с неподдельным воодушевлением: именно он схватил злоумышленницу, именно он оградил ее от гнева трудящихся, за что схлопотал «от этих же беспартийных товарищей две оплеухи», именно ему преступница заявила, что стреляла в Ленина «по предложению социалистов-революционеров» и теперь, «исполнив свой долг с доблестью», готова к смерти. Портрет колоритного рабочего с пышными усами и рельефными мышцами тиражирует центральная пресса: товарищ Иванов, который первым настиг злоумышленницу и уберег ее от самосуда толпы.
По показаниям, зафиксированным в протоколе допроса, секретной сотрудницы ВЧК Зинаиды Легонькой, проводившей первый обыск задержанной террористки, из ее портфеля были изъяты не только папиросы, записная книжка с вырванными страницами и всякая мелочь, но и… браунинг. Этот пистолет не посылают на дактилоскопическую экспертизу; его не предъявляют задержанной на допросах; он больше не упоминается в ходе следствия, а просто пропадает бесследно, как заяц под шляпой фокусника.
Чем объясняется исчезновение браунинга? Может быть, банальной халатностью?
Ведь еще в ноябре 1918 года Всероссийский съезд председателей революционных трибуналов вынужден констатировать: «Производство дел велось ЧК крайне небрежно, передаваемые в трибуналы дела приходили неподшитыми, без описи документов, с утерей их, без подписей на протоколах допрашиваемых и производящих допрос и прочее». Но может быть, кто-то умышленно изымает пистолет из следственных материалов? Почему показания Легонькой никак не комментируются чекистами? Сама же она рассматривает в дальнейшем тот исторический обыск как одну из главных своих заслуг перед партией, чуть ли не героическое деяние, дающее ей право претендовать на получение персональной пенсии республиканского значения.
Кому выгодно?
Сразу после ранения Ленина Свердлов возлагает на себя еще и функции председателя Совнаркома, становится фактически единоличным властителем в стране и даже сразу занимает ленинский кабинет, читает его почту — в том числе и личную (что крайне раздражало самого Ленина). В его действиях и распоряжениях нет растерянности; наоборот, он производит впечатление человека еще более твердого, решительного и собранного, чем прежде.
Через 10 минут после первого врачебного осмотра раненого вождя и почти за час до начала первого допроса арестованной Свердлов подписывает правительственное заявление, содержащее безоговорочные формулировки. Он возлагает ответственность за преступление на правых эсеров — «наймитов англичан и французов», а в качестве единственной программы действий выбирает беспощадный массовый террор.
Арестованная тем временем выдает Петерсу обрывки долгожданных сведений:
«В Акатуе я сидела вместе со Спиридоновой. В тюрьме мои взгляды оформились, я сделалась из анархистки социалисткой-революционеркой… Я стояла за Учредительное собрание и сейчас стою за это. По течению эсеровской партии я больше примыкала к Чернову».
И пусть Каплан ни в какую партию не входит, пусть Мария Спиридонова принадлежит левым эсерам, но раз Свердлов заказал правых, то и Петерс уведомляет прессу: злоумышленница, стрелявшая в Ленина, состоит членом партии правых социалистов-революционеров черновской группы.
Вслед за тем зампредседателя ВЧК Яков Петерс срочно переводит арестованную Каплан непосредственно в Кремль, где его комендант П. Мальков (по телефонному звонку — то ли самого Петерса, то ли секретаря ВЦИК Аванесова) уже 3 сентября ее расстреливает, тело (по распоряжению Свердлова) сжигает, а прах хоронит в Александровском саду. Так он напишет об этом в своих мемуарах.
Но закрывать уголовное дело упрямый Кингисепп не собирается. Усердный, рассудительный и неподкупный сыщик постепенно становится для кого-то опасным. 15 ноября Кингисеппа высылают в Петроград, навсегда разлучив с женой. По решению Президиума ВЦИК, его мобилизуют в эстонское коммунистическое подполье, ее — на фронт.
Три с половиной года, скрываясь от полиции, Кингисепп руководил Коммунистической партией Эстонии, но был в конце концов арестован. Обменять Кингисеппа на задержанных в России эстонцев ОГПУ отказалось. 3 мая 1922 года Кингисепп был расстрелян.
Через неделю Оргбюро ЦК ВКП(б) выносит постановление о переименовании Ямбурга в город Кингисепп.
***
Что дальше?
- Яков Свердлов через полгода умирает при достаточно загадочных обстоятельствах.
- Яков Петерс, «человек Свердлова», зампредседателя ВЧК, расстрелян в 1938 году.
- Авраам Аванесов, секретарь ВЦИК, умер в 1930-м.
В конце 1919 года созданная приказом генерала Деникина Особая следственная комиссия по расследованию злодеяний большевиков определила количество погибших от проводимой советской властью государственной политики террора в 1 766 188 человек только в период 1918‒1919 годов, включая 260 000 солдат и 54 650 офицеров, около полутора тысяч священников, 815 тысяч крестьян, 193 тысячи рабочих, 59 тысяч полицейских, 13 тысяч помещиков и более 370 тысяч представителей интеллигенции и буржуазии.
Через полтора десятка лет, 1 декабря 1934 года секретарь ЦК ВКП(б) Лазарь Каганович на собрании, посвященном десятилетию Института красной профессуры, сказал: «В особенности нужно по-большевистски, по-ленински подойти к истории вчерашнего дня и подойти так, чтобы историю этого вчерашнего дня увязать с генеральной линией партии, с теми грандиозными новыми задачами, которые стоят перед нами сегодня и которые будут еще стоять завтра».
С этим нас убеждают согласиться и сегодня.
