1. Выход из шкафа

О сорока годах (включая учебу) на филологическом факультете Ленинградского, а затем Санкт-Петербургского Госуниверситета, предшествовавших увольнению за совершение аморального деяния, Светлана Викторовна Друговейко-Должанская рассказывает так: «Я из своего книжного шкафа выползала только за хлебушком».

Светлана Викторовна — потомственный питерский интеллигент, на филфаке открыла магистратуру по специальности «Филологические основы редактирования и критики», куда традиционно один из самых высоких конкурсов в СПбГУ. Она член разных советов, автор 300 публикаций, многочисленных заключений, один из составителей и редакторов неоднократно переизданной «Литературной матрицы — учебника, написанного писателями», в котором мыслями о русских классиках поделились современные литераторы. О квалификации Друговейко говорит и тот факт, что после увольнения по нехорошей статье ей мгновенно предложили лучше оплачиваемую работу (на филфаке она получала чуть больше своей пенсии), а какую, мы рассказывать не будем: «Ленинград город маленький» (тоже классика).

Несколько лет назад Друговейко принесли запрос откуда-то с Дальнего Востока, на котором она с педантичностью составителя словарей насчитала 11 резолюций: ректора, проректора, декана, замдекана — всех теперь и не вспомнить. Вопрос, поставивший в тупик дальневосточных чиновников, был: как правильно образовать отчество от имени «Никита».

Хотя при коммунистах тупости, как и начальства ее производящего по своей природе, было все-таки не так много.

В общем, Светлана Викторовна сидела тихо, пока ей не довелось прочесть заключение судебно-лингвистической экспертизы по делу Саши Скочиленко. Она подсчитала, что с такой просьбой к ней обратились восемь разных бывших и действовавших ее студентов, а само заключение принесли адвокаты, затем пригласившие ее в суд в качестве специалиста. Светлана Викторовна поняла, обреченно вздохнув, что дальше отсиживаться в шкафу у нее не получится: это край.

2. Дума упражняется в лингвистике

Тут надо сделать отступление от лингвистики в юриспруденцию, чтобы установить рамку нарратива. После 24 февраля 2022 года репрессивная машина, набравшая обороты, к СВО все-таки готова не была (как практически и все элементы государственного механизма). Сразу стало понятно, что противников у нее будет немало, а сажать их было тогда еще не за что.

В теории, которой учат на соседнем юрфаке, первый ход с оглядкой на принятую ранее Конституцию делает всегда законодатель, исходящий из соображений общего блага. Принятый им закон затем реализуют полицейские и следственные органы, а независимый суд следит, чтобы он применялся правильно и неукоснительно. Но «суха теория, мой друг, а древо жизни зеленеет»:

Что тут делать, ясно — надо сконстролить закон. Дума быстро-быстро, уже 3 марта в трех чтениях, приняла поправку к Уголовному кодексу в виде статьи 207.3 (и к КоАП — в виде ст. 20.3.3, — но туда мы углубляться не будем). Потом, правда, эту 207.3 пришлось корректировать, чтобы сделать ухватистей. Но все равно получилось не здорово: Дума или кто там ею командует, продолжая делать вид, что у нас правовое государство, диспозицию новой статьи сформулировала в виде кальки с двумя годами раньше принятой статьи 207.1 (об обстоятельствах, представляющих угрозу жизни и безопасности) — как «распространение заведомо ложной информации под видом достоверных сообщений…».

Дело Скочиленко, которая нашла в интернете макеты антивоенных ценников (их автор не установлен), распечатала пять из них и 31 марта прицепила к товарам в магазине «Перекресток» на Васильевском острове, было возбуждено одним из первых, если не первым по этой новой статье. «Перекресток» — солидный универсам, он оборудован видеокамерами, и установить «разжигательницу ненависти» к социальной группе «военнослужащие» органам дознания не составило труда.

Однако следователь (он потом не выдержал и уволился, поэтому его называть не будем) и судья Василеостровского суда Елена Леонова, к которой поступило ходатайство о заключении Саши под стражу, стали чесать репу. Ишь какая хитрая в РФ Дума! Могла ли гражданка Баранова, сообщившая куда надо о подозрительных ценниках, пусть даже в свои 76 лет, воспринять их «под видом достоверной информации» (а это обязательный признак так называемой объективной стороны преступления)? Были ли сведения, почерпнутые Скочиленко из сети, с ее точки зрения, «заведомо ложными» (субъективная сторона)?

Им и самим тут, несомненно, все понятно, но надо хоть чем-то проложиться — так возникает идея «лингвистической экспертизы».

3. Безличное предложение

Николай Михайлович Кропачев — профессор, членкор и все такое, один из учредителей Российского исторического общества, появился в университете в начале девяностых именно на юридическом факультете. Подробнее речь о нем впереди, а пока, будучи избран в 2008 году ректором СПбГУ, он остро ощутил насущные потребности правосудия и создал при университете «Центр экспертиз». И государству польза, и для сотрудников приработок:

Постановление суда о назначении лингвистической экспертизы по делу Скочиленко директор Центра экспертиз Попов А.В. передал кандидату филологических наук Анастасии Гришаниной, доценту факультета журналистики, повысившей свою квалификацию по программе «Методология психолого-лингвистической экспертизы конфликтных политических (экстремистских) текстов». Та в одиночку задачу с ценниками решить не смогла, и к экспертизе была привлечена Ольга Сафонова, о которой в «Экспертном заключении № 32/22» от 6 июня 2022 года (в ответ на постановление следователя от 12 мая — быстро, однако!) сообщается лишь, что она кандидат политических наук. Здесь первый вопрос: экспертиза лингвистическая — при чем тут политолог?

Каждый лист заключения, как положено, подписан, но лишь директором центра Поповым А.В. Есть и печать СПбГУ, который, впрочем, государственным экспертным учреждением не является, а это значит, что ответственность за выводы лежит полностью и только на экспертах. Когда в суде защита Скочиленко (Юрий Новолодский, Яна Неповиннова, Дмитрий Герасимов) начала громить выводы экспертизы, Гришанина и Сафонова не являлись в заседания (поэтому Друговейко пришлось приходить в суд девять раз) и в конце концов так и не смогли пояснить, кому из них какие части экспертизы и выводы принадлежат. А заведомо ложное заключение судебного эксперта — на минутку, тоже уголовная статья.

Заключение Гришаниной/Сафоновой наряду с выводом о «возбуждении ненависти к социальной группе» утверждает также, что сведения, размещенные на ценниках, «заведомо ложные» (пресс-центр Министерства обороны сообщал другие) и что Скочиленко должна была их проверить. Но если она их не проверяла, а восприняла из интернета некритически, то откуда же «заведомо»?

Да не в этом даже дело — кто вас спрашивает?

Когда обвинение решило подкрепить позицию и направило запрос в СПбГУ, его проректор Юрий Пенов сообщил, что «экспертные заключения СПбГУ выполняются и оформляются… в соответствии с требованиями локальных нормативных актов СПбГУ». А что насчет Уголовно-процессуального кодекса, разъяснений пленума Верховного суда РФ и методических указаний Минюста, которые прямо запрещают экспертам делать выводы о фактической стороне предполагаемых преступлений?

Впоследствии некорректность выводов Гришаниной/Сафоновой и, соответственно, правильность позиции Друговейко по просьбе защиты Скочиленко подтвердили: доктор исторических наук, филолог-классик, систематически проводящая судебные экспертизы, Ирина Левинская и Игорь Жарков — начальник научно-методического отдела РОО «Гильдия лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам» (ГЛЭДИС), один из авторов подготовленного по заказу Роскомнадзора сборника «Методические рекомендации по вопросам лингвистической экспертизы спорных текстов СМИ».

Из шкафа пришлось окончательной выйти, когда в заключении коллег Друговейко прочла, что фраза: «В Украине погибли (…) российских солдат» — безличное предложение (типа «Смеркалось…» — из этого были сделаны некие выводы о возбуждении ненависти). Но в этом предложении есть подлежащее и сказуемое, филолог не мог такое написать, и тут мы поверим Друговейко, а не кандидату наук Гришаниной, тем более что она и без того наврала слишком много.

Светлана Викторовна — скромный, не очень публичный человек. Когда в коридоре суда к ней подошли с камерой какие-то журналисты и спросили про экспертизу, она имела неосторожность сказать: «Мои коллеги… К сожалению, я даже не могу добавить о них «уважаемые»…

Подведем итог этой главки, чтобы больше не возвращаться к суду (хотя дело Скочиленко рано или поздно будет пересмотрено). Для новичка в судебном присутствии это какой-то злой театр абсурда. Больная девушка, никого не ударившая и старающаяся никого не обидеть, сидит в клетке, а по коридору ее водят в наручниках. Судья (Оксана Демяшева, ее честь) не отпускает ее пописать и постоянно повышает голос.«Эксперты» раз за разом не приходят, а затем все-таки появляются, но ничего не объясняют и врут. Все это тянется полтора года, пока судья не отправляет девчонку за решетку еще лет на пять («с учетом отбытого» в СИЗО).

Так по закону, который приняла послушная Дума. По мне, так этот закон противоречит Конституции, но уж если и по нему не получается, тогда давайте, как Пригожин, — при помощи строительного инструмента… Для чего этот цирк, кому вы его показываете?

4. Профессора — не Канты…

Дальше персональное дело Друговейко попало в «черный ящик», но на входе в него, судя по всему, была жалоба доцента Гришаниной, что та ее-де «не уважает». Далее проректор по правовым вопросам СПбГУ Юрий Пенов отправил материал на рассмотрение «Комиссии по этике Ученого совета», которая состоит из «почетных профессоров» числом на сегодняшний день двенадцать, чей суммарный возраст приближается, вероятно, к тысяче лет.

Светлана Викторовна получила уведомление о вызове на комиссию по корпоративной электронной почте, причина в письме указана не была, в аппарате «комиссии» ее тоже сообщить отказались. Между тем она стала замечать повышенное внимание к своей персоне: ее, как школьницу, застукали за курением (электронной сигареты) во дворе филфака, за что было объявлено замечание.

29 сентября Друговейко предстала перед пятью почетными профессорами. Вот они поименно:

• Богомазов Геннадий Григорьевич , профессор кафедры истории экономики и экономической мысли (председатель комиссии);
• Громова Людмила Петровна, заведующая кафедрой истории журналистики;
• Егоров Николай Васильевич, заведующий кафедрой моделирования электромеханических и компьютерных систем;
• Луковская Дженевра Игоревна, профессор кафедры теории и истории государства и права;
• Мурин Игорь Васильевич, заведующий кафедрой химии твердого тела.

Присутствовали и задавали вопросы также уже знакомый нам

• проректор по правовым вопросам Юрий Пенов,
• проректор по безопасности Дмитрий Грязнов,
• зампроректора по организации работы с персоналом Антон Попов

и, как пишут в дипломатических отчетах для краткости, иные заинтересованные лица.

Заседание продолжалось, как помнится Друговейко, часа полтора. На вопрос, одобряет ли она позицию Скочиленко, Светлана Викторовна ответила: «Нет — той следовало соразмерить силы и подумать о себе». Завязалась вялая (поскольку одну из сторон представляла лишь обвиняемая) дискуссия, в которой Друговейко предложила аналогию. Допустим, эксперту-химику (каким тут является профессор Мурин) задали бы вопрос: есть ли в этом растворе, допустим, натрий. Ответ возможен только: «да»-«нет». Так и тут.

Гришанина и Сафонова на заседании не присутствовали, роль прокурора играл Пенов. Он попросил не уводить комиссию от сути вопроса, так как речь не об экспертизе, а исключительно об этике (видимо, в кантовском понимании) и (далее цитируем решение комиссии):

Утверждается, в том числе на сайте университета, что решение подписали все двенадцать почетных профессоров, включая проголосовавших заочно. По сведениям Друговейко, одна из них, коллега по филфаку, ни о чем таком не слышала: она уже немолода, ей не сообщают, чтобы не нервировать, а то она еще возьмет и ляпнет, что ее никто ни о чем не спрашивал.

Я написал электронное письмо на адрес Пенова и попросил о встрече, пока был в Санкт-Петербурге. Ответа не получил. Позвонил председателю комиссии по этике Геннадию Богомазову с такой же просьбой — он был вежлив, но встречаться отказался, сославшись на то, что в решении все сказано, а оно есть на сайте университета. О чем тут еще говорить?

Более удачливы оказались две бывшие студентки Друговейко, принявшие участие в сборе подписей в ее поддержку — всего в электронном виде их набралось более 3,5 тысячи, открытое письмо на момент написания этой заметки все еще доступно по адресу drugoveyko.ru — подписи можно добавить. Бывшие студентки пришли к Пенову в его приемные часы, дождались очереди и вручили письмо, но перед входом в кабинет одна из них включила в кармане диктофон. На записи слышно, как проректор пытается воспитывать посетительниц в патриотическом духе, но, поняв, что у тех своя правда, заканчивает все тем же: речь лишь о неуважении к статусу СПбГУ, а Скочиленко вовсе не при чем. Возможно, использовать запись, сделанную исподтишка, не очень этично, но кто бы говорил…

Друговейко дали пару недель, чтобы раскидать своих магистрантов по другим преподавателям. 13 октября она провела последнюю лекцию — студенты все уже знали и пришли, как на похороны, с цветами. С целой охапкой этих цветов Светлана Викторовна проследовала за трудовой книжкой в ректорат, где ее первым делом попросили написать объяснительную, на каком основании она прогуляла свою сегодняшнюю лекцию.

Разобравшись, вручили приказ № 79/2-Д проректора по работе с персоналом Еремеева В.В. и трудовую книжку с записью об увольнении «за совершение работником, выполняющим воспитательные функции, аморального поступка, несовместимого с продолжением данной работы». Четырьмя годами ранее точно так же из СПбГУ был уволен специалист по военной истории Франции доцент Олег Соколов — в связи с убийством и расчленением своей сожительницы, бывшей студентки. В 2020 году он был приговорен к 12,5 года лишения свободы — а это все же почти в два раза больше, чем судья Демяшева отмерила Скочиленко за ценники.

их были десятки, но кого-то комиссия даже рекомендовала покарать только выговором и лишением стипендий (более подробно об отчислении студентов в главе 6).

Друговейко, как и другие «универсанты», с которыми за время командировки и позже я успел поговорить, рассказали, что многие и даже наиболее этически непримиримые почетные профессора — отличные специалисты и преподаватели.

5. Ученик Бастрыкина, наставник Медведева

История создания комиссии по этике ученого совета СПбГУ уходит корнями в 2011 год и глубже: важно понимать, что все, о чем мы тут рассказываем, происходит постепенно, не вдруг. Не будучи принят проректором по правовым вопросам и не питая надежд на прием у ректора, их позицию я вынужден представить по публикациям и по свидетельствам бывших и действующих преподавателей СПбГУ. Часть рассказов о давних делах нельзя подтвердить документально, и они, возможно, лишь апокрифы. Что ж, апокриф часто приоткрывает нам ту часть истины, следы которой в документах не отражаются.

Николай Михайлович Кропачев начинал свое административное поприще как декан «спецфака» — платного подразделения юридического факультета по переподготовке (второму образованию) будущих юристов. В те годы — в начале 90-х — диплом юриста хотели получить многие не последние в новой России бизнесмены. Доходами от платы за это с университетом Кропачев делиться отказывался. Тогдашний ректор СПбГУ — филолог и академик РАН Людмила Вербицкая даже издала приказ об увольнении Кропачева, но менее чем через месяц его аннулировала: к тому времени уже декан юрфака, он успел обрасти связями в юридическом мире и стал Вербицкой явно не по зубам.

В 2000 году Кропачев защитил докторскую по уголовному праву («Диссернет» не обнаружил в ней плагиата) и был избран судьей, а затем и председателем Уставного суда Санкт-Петербурга. Под его началом суд принял ряд решений не в пользу губернатора, в частности, о том, что его администрация не является самостоятельным государственным органом. В 2002 году Кропачев возглавил Ассоциацию юристов СПб (отделение Ассоциации юристов России), одновременно заведуя кафедрой на юрфаке СПбГУ, до 2008 года был членом президиума Совета судей РФ, но покинул его — видимо, в связи с избранием ректором.

Апокриф гласит, что Вербицкая, признанный на мировом уровне ученый, в хозяйственной деятельности разбиралась плохо, а суммы из бюджета на реконструкцию старинных зданий университета поступали значительные. Под уголовное дело попал кто-то из нижестоящих, а Вербицкая сдалась, и за ней была зарезервирована почетная должность президента СПбГУ.

В мае 2008 года собрание трудового коллектива, решающее слово на котором было за деканами факультетов, избрало на должность ректора 49-летнего декана юрфака. Регалий у него было уже предостаточно, да и коммерческая хватка помнилась. К тому же отдельный апокриф, публично Кропачевым не опровергавшийся, гласит,

Но то, что в 90-е годы они все пересекались, в том числе и с Владимиром Путиным, это факт.

То были последние выборы в СПбГУ: в 2009 году в Закон «О высшем и послевузовском образовании» 1996 года были внесены изменения: с тех пор ректоры федеральных университетов назначаются правительством РФ на срок до пяти лет, а ректоры МГУ и СПбГУ — и вовсе президентом. По уставу СПбГУ, принятому вскоре, и деканов, которые прежде избирались по факультетам, стали назначать приказами ректора. Президента страны мы же выбираем? Ну и хватит, что вам еще.

В декабре 2009 года Кропачев был утвержден в должности ректора СПбГУ указом Медведева, затем дважды — раз в пять лет — его переназначал Путин, хотя, согласно апокрифам, к Владимиру Владимировичу подходили люди, знавшие его с юных лет, и предупреждали, что делать этого не стоит.

Прежние выборные деканы по инерции продолжали проявлять самостоятельность, это вынудило ректора развернуть против них войну по всем законам юридической науки. Некие уголовные дела были возбуждены против декана медицинского факультета Сергея Петрова и его жены — декана журфака Марины Шишкиной. Шишкина хорошо известна в журналистских кругах Питера, и их эпопея широко освещалась в тогда еще довольно свободной прессе. Уголовные дела кончились тем, что в мае 2011 года прокуратура города извинилась перед Петровым, и супруги удовлетворились взысканием в размере 60 тыс. рублей судебных расходов по искам к ним о защите чести и достоинства, которые они тоже выиграли.

Шишкина стала депутатом Законодательного собрания Санкт-Петербурга, а профессор Петров — создатель медицинского центра СПбГУ, бесплатно лечившего «универсантов», и практикующий хирург высшей категории — был назначен главврачом Елизаветинской больницы — это крупнейший на Северо-Западе стационар (тысяча коек), оказывающий преимущественно экстренную, но также и плановую медицинскую помощь.

Дальше опять апокриф. Кое-кто этого перенести не мог, было составлено коллективное письмо, какой негодяй Петров. Некто молодой да ранний с этим письмом пошел к писателю Даниилу Гранину — вплоть до своей смерти в 2017 году тоже почетному профессору СПбГУ. Писатель прочел и якобы сказал:

Это и стало триггером создания Комиссии по этике, потому что своенравными почетными профессорами тоже ведь надо как-то управлять. Пожилые мэтры не почуяли подвоха: этика дело неплохое — а что бы и не создать комиссию? Так потихоньку и втянулись, тем более что людей, подобных писателю и фронтовику Гранину, среди них оставалось все меньше…

6. Взятие Смольного и другие подвиги

В ходе арьергардных боев после Петрова и Шишкиной со своих должностей были так или иначе убраны практически все прежние выборные деканы. Десятками уходили преподаватели. Кто-то судился с университетом, но в целом в окружавшем его информационном поле было тихо: все как-то устраивались и отношения старались не портить. «Ленинград — город маленький», а ректор, говорят, злопамятен, и у него длинные руки — теперь не только в судах и «правоохранительных органах», где сидят выпускники родного юрфака. Дети и внуки выдающихся жителей города тоже бесперебойно поступают на разные факультеты, им можно с этим помочь, а на четвертом курсе взять и завалить на пересдаче — папа с мамой сами прибегут. Есть, есть и конкретные примеры, но мы их побережем до суда, если что.

На поверхность теперь могло выйти только что-то массовое или совсем уж из ряда вон выходящее. И в 2022 году таким событием стал разгром «Смольного института» — факультета свободных наук и искусств СПбГУ, созданного в партнерстве с американским Бард-колледжем* по модели Liberal Arts and Sciences (с возможностью свободного выбора предметов). В 2011 году деканом «Смольного» был назначен Алексей Кудрин, продержавшийся до мая 2022 года. Но в 2021 году мало кому известный за пределами передовых вузов Бард-колледж был признан Генпрокуратурой «нежелательной организацией», и преподаватели побежали жечь бумаги, на основании которых их могли обвинить в «сотрудничестве» (это статья УК).

Подъехала прокуратура, которой на юрфаке по старой памяти могли и подсказать, где что искать.

На канале «Бесогон» вышел сюжет: тут же целый рассадник, смотрите: Скочиленко — тоже выпускница «Смольного», многие его студенты были задержаны на антивоенных митингах, после чего прошли через этическую комиссию СПбГУ и отчислены.

Параллельно похожие события разворачивались в Москве в «Шанинке», РАНХиГС и еще ранее в «Вышке», то есть политическая кампания стала чем-то вроде стихийного бедствия. Но и при землетрясении одни бросаются помогать соседям, а другие занимаются мародерством.

Ученый совет СПбГУ предложил «Смольному» новый учебный план, который, по сути, означал разгон прежних преподавателей. Ректорат начал избавляться от неугодных, не продлевая контракты. Часть преподавателей и студентов покинула страну после начала СВО, еще часть — после объявления частичной мобилизации. А на место уволенных пришли сотрудники с других факультетов — стали обживать особнячок: отрицательный отбор был дополнен отрицательным набором.

Волны показного патриотизма и борьбы с западным влиянием докатились и до других факультетов. Доценту психфака Наталье Ходыревой предложили уволиться, так как она, член Правозащитного совета Санкт-Петербурга и создатель Кризисного центра для женщин, ездила за рубеж и работала по иностранным грантам (Ходырева пока держится и согласилась говорить под своим именем).

В июне 2023 года после разбирательства на этической комиссии были отчислены семь студентов исторического факультета. Тут есть детали:

Двое из семерых как раз заканчивали бакалавриат, поэтому дата защиты дипломов была дважды перенесена, и отчислены они были без документов о высшем образовании. Вдогонку была отчислена и студентка Александра Зайцева, которая на своей странице в соцсети назвала расправу с товарищами по истфаку «подлым». Но у почетных профессоров из комиссии по этике сложилось другое мнение — а у вас?

7. Который не стрелял?

Ректор Кропачев ездит по городу на машине с мигалкой и ходит по университету с «государственной» (так, во всяком случае, считается) охраной. Охрана была к нему приставлена в бытность председателем Уставного суда. Сейчас его вроде бы охраняют как потенциального потерпевшего по возбужденному недавно по его же заявлению делу об угрозах (попробуйте добиться возбуждения дела о краже бумажника, и вы поймете, что это значит).

Бывшая жена (адвокат) в долгу не остается и языкато повествует о проделках ректора в своем популярном телеграм-канале, вспомнить ей есть о чем. Опять же, кто бы нас тут ни учил этике, мы ее цитировать не будем — а вам, если интересно, любой знакомый из Питера подскажет, как называется телеграм-канал.

Собираясь в командировку в Питер, я удивлялся, почему за столь богатую историю Друговейко не ухватился никто из местных журналистов — она освещалась только в новостном режиме. В Питере, наоборот, все удивлялись мне: а что тут такого особенного? Я задавал вопросы про «почетных профессоров» и этическую комиссию, а мне все с ходу начинали рассказывать про бывшую жену (кажется, только Друговейко о ней и не вспомнила). Вот это тема! А в университете ничего нового не происходит — там такое если не каждый день, то раз в квартал точно.

Вот только что уволился очередной преподаватель журфака и известный в городе хороший журналист Алексадр Чиженок,

Взяли интервью у нее, пошли, как учил Чиженок, за мнением второй стороны конфликта, но тут-то их и стреножили, а наставнику предложили убраться по-хорошему. Разговаривать он ни с кем не хочет: ладно, что не за «аморалку».

Человек — такая скотина, ко всему привыкает, особенно к запаху. Вот только две девочки с журфака и спохватились — но это они молодые еще. Впрочем, если файл с сюжетом окончательно не удален, то он еще когда-нибудь выйдет по телевизору в историческом обзоре нашей эпохи, а я посоветую девочкам звукоряд: песню Владимира Высоцкого «Один, который не стрелял». Не нашлось среди профессоров такого — вот в чем драма, а остальное, правда, не ново — проходили…

В.И. Ленин, тоже не чуждый Санкт-Петербургу, называл русскую интеллигенцию не иначе как «говном». Он знал предмет. Но когда дело подходит к краю, из ее рядов, откуда-то из книжного шкафа, всегда появляется такой человек, как Светлана Викторовна. Она ведь все эти годы тоже проработала в университете и прекрасно понимала, на что идет.

Бывшие студенты ей пишут:

Был у меня в Питере еще философский разговор с одним матерым коллегой. А что комиссия? Какой ректор, такая и комиссия. Но тут дилемма курицы и яйца — можно ведь и наоборот: какая комиссия, такой и ректор. Мы все в некотором роде «этическая комиссия». У нас есть право голоса, но мы молчим, принюхались. Каждый университет имеет того ректора, которого он заслуживает.

* Признан нежелательной организацией