На протяжении нескольких лет в «Новой газете» выходила специальная вкладка «Правда ГУЛАГа». Это был проект по осмыслению трагической истории нашей страны. Потом случились Майдан, Крым, Донбасс, Сирия, сопровождавшиеся эскалацией мракобесия, репрессивного законодательства и государственной пропаганды. На этом мрачном фоне стала меняться к худшему (хотя, казалось бы — куда?) и ситуация в нашей пенитенциарной системе.

ФСИН, по сути, не была глубоко реформирована ни при Ельцине, ни при Путине, ни при Медведеве. Хотя если мы сравним состояние МВД или российской армии лет десять назад и сейчас, то увидим разительные и в целом позитивные изменения. ФСИН же дрейфовала в обратную сторону, все больше превращаясь в олдовый ГУЛАГ. И находила при этом политическую поддержку: музеи репрессированных превращались в музеи вохры, а страна начала снова покрываться памятниками палачам.

Поэтому мы возвращаем на наши страницы «Правду ГУЛАГа». Только теперь речь пойдет совсем не о прошлом. Мы будем говорить о настоящем, имея в виду будущее. Будущее, в котором ГУЛАГа быть не должно.

«Новая газета»

Избиение перед приговором

В два часа дня 19 декабря 2016 года судья Замоскворецкого районного суда Москвы Елена Аверченко объявила перерыв и удалилась в совещательную комнату для постановления приговора. Перед этим прокурор попросил для Магомеда Гаджиева, Гулруха Суфихонова, Ямина Икболшоева и Манзаршо Шогуниева, которых обвиняли в сбыте фальшивых денег (ст. 186 УК РФ), от 3 до 6 лет колонии каждому. Подсудимые признали свою вину и просили о снисхождении.

В перерыве их спустили в конвойное помещение (там подсудимых держат в камерах до, после и в перерывах судебного заседания), где полицейские приказали им снять брюки для повторного досмотра. Один из конвойных, как позже сообщил Икболшоев сотрудникам «Комитета по предотвращению пыток», залез ему рукой в трусы. «Я возмутился и спросил, зачем он это делает. На что два конвоира заломили мне руки назад, и один из них ударил мне кулаком по почкам, от чего я ударился головой о батарею», — рассказывал подсудимый.

Его подельник Гаджиев снимать брюки отказывался, убеждая конвоиров, что досмотра, который проводился утром перед заседанием, вполне достаточно. После угрозы электрошокером он брюки снял, но было уже поздно — конвойные разозлились (одному из них еще в ходе прений не понравилось, что Икболшоев перебирал четки и беззвучно молился). Гаджиева закинули в «стакан» (камеру в конвойке), где уже находились подсудимые по другим делам.

Икболшоев остался в коридоре, куда через 10 минут «забежали семь человек в серо-синей камуфляжной форме и черных масках». Они начали избивать его руками, ногами, электрошокером и дубинкой по голове, после чего приковали наручниками к решетке двери. Двое человек продолжили бить Икболшоева, а остальные отправились по «стаканам».

Гаджиев рассказывал правозащитникам, что кроме масок на вбежавших в его камеру людях были черные налокотники, перчатки и неизвестные ему нашивки со стрелками. «Они скомандовали «лежать», надели наручники и начали нам с чеченцем (подсудимый по другому делу, также находившийся в камере. — И. А. ) наносить удары ногами, руками, дубинками и электрошокером по всем частям тела без разбора. При этом они выкрикивали оскорбления по национальному признаку, угрожали убийством и говорили: «Мы сейчас вас обоссым», — вспоминал Гаджиев. Он сказал избивавшим его людям, что «ничего не делал», на что те ответили: «А чего он (в «Комитете по предотвращению пыток» полагают, что речь идет о начальнике конвоя. — И. А. ) тогда нас вызвал?»

Примерно в это время жена Суфихонова Рафоат Маъсумшоева спустилась в туалет на первый этаж суда и услышала крики, поняв, что «несколько человек кричат от боли что-то нечленораздельное». «Я подумала, что нужно кому-нибудь сообщить об этих криках, но потом заметила, что рядом в коридоре сидят охранники, а в расположенной рядом канцелярии находится сотрудница, которые не могут не слышать криков, и раз они не реагируют, то, значит, я что-то не так поняла и ничего странного или необычного не происходит. И я пошла обедать», — сказала Маъсумшоева правозащитникам из «Комитета по предотвращению пыток».

Когда подсудимых вывели в коридор конвойки, чеченцу удалось объяснить, что с фальшивомонетчиками он не связан, и его вернули обратно. Четверке же приказали встать лицом к стене, после чего их, по словам Гаджиева, продолжили избивать руками и дубинкой. Когда Гаджиев упал, его стали бить и ногами. Еще он слышал, как кому-то из его подельников угрожали пистолетом.

Наконец конвоирам сообщили, что подсудимых пора вести обратно в зал суда.

По словам Икболшоева, напоследок к ним подошел сотрудник в маске и запретил кому-либо рассказывать о произошедшем. «Он пообещал, что в противном случае изнасилует нас дубинкой и окунет головой в унитаз», — признался правозащитникам Икболшоев. После этого подсудимых доставили в зал суда, где судья Аверченко начала зачитывать приговор.

Вскоре Суфихонову стало плохо. «Он стоял белый, на лице выступил пот. Он начал заваливаться, и его посадили на лавку. Он тяжело дышал, у него вывалился язык», — вспоминал Гаджиев.

Жена Суфихонова утверждала, что до перерыва «никаких телесных повреждений на видимых частях тела ни у кого из [подсудимых] не было». Теперь же она заметила, что ее мужу плохо, а у Икболшоева под правым глазом синяк. Адвокаты пытались указать судье на плохое самочувствие подсудимых, требовали вызвать «скорую», но Аверченко невозмутимо продолжала читать приговор. Поднялся шум, судья прервала чтение приговора и вышла.

После этого в суд все-таки приехала «скорая», и Суфихонова вывели из зала к врачу. По словам Гаджиева, вернулся он уже с загипсованной рукой. Остальных подсудимых к врачам не пустили, и после часового перерыва судья продолжила читать приговор, оказавшийся обвинительным. После его оглашения всех четырех подсудимых до трех часов ночи держали в «стаканах» в конвойке, где к ним приходили какие-то люди, слушали их рассказ, осматривали (кто-то сказал: «Здорово тебе досталось»).

Уже в СИЗО у подсудимых при осмотре врачом обнаружили и зафиксировали травмы. У Икболшоева — «ссадину в области груди размером 10 см х 20 см, в области шеи ссадина размером 0,5 см х 15 см и в области правого коленного сгиба размером 0,5 см х 10 см», а у Суфихонова — «множественные линейные поражения кожи, ссадины размером 3 см х 25 см и перелом правой лучевой кости». Подтвердить отсутствие ссадин до выезда в суд и их наличие по возвращении оттуда готовы сокамерники четырех фальшивомонетчиков, говорят в «Комитете по предотвращению пыток».

Сейчас у «Комитета по предотвращению пыток» в работе свежие заявления об избиениях еще от 3 человек. Например, от Рената Камалиева, которого 6 декабря в Мосгорсуде избил сотрудник полиции с жетоном № 0007527. «Не все обращаются с жалобами, и не все жалобы доходят до нас. У нас очень малая доля», — констатирует руководитель московского отделения «Комитета по предотвращению пыток» Сергей Бабинец.

Доступа нет

Правозащитники жалуются, что доступ в конвойки закрыт, а значит, за происходящим там нет никакого контроля. «Это закрытая территория, куда никому пройти нельзя — ни адвокатам, ни членам ОНК, которые в СИЗО или ИВС проходят спокойно. Даже прокурор туда по своему внутреннему приказу, чтобы проверить условия содержания, ходит раз в год от силы. Поэтому конвойные что хотят, то там и делают. Камер видеонаблюдения [почти] нет — вот всех и колошматят», — говорит Бабинец.

Он вспоминает, что раньше адвокатам входить в конвойные помещения разрешали, но потом внезапно запретили (по информации «Московского комсомольца», это произошло еще в 2004 году). Адвокат Дмитрий Динзе в беседе с «Новой» вспоминает, что «лет пять назад встречался и обсуждал какие-то вопросы с подзащитными в конвойном помещении, получив письменное разрешение у судьи, но потом эта лавка без объяснения причин прикрылась». Впрочем, говорил Динзе исключительно о Санкт-Петербурге, а в Москве его за десять лет работы в конвойки ни разу не пускали.

Пытались изменить положение дел и в ОНК (общественные наблюдательные комиссии как бы независимы от власти и контролируют обеспечение прав человека в местах принудительного содержания), но пока ничего не вышло.

«ОНК года четыре не допускают в конвойки. До этого допускали, даже машину давали, чтобы объехать несколько судов. Почему позиция изменилась, я не знаю, но ссылаются они на то, что конвойные помещения в законе 76-ФЗ прямо не прописаны как объекты, которые могут посещать члены ОНК», — рассказывает бывший член ОНК Москвы, а ныне ведущий аналитик УФСИН России по Москве Анна Каретникова.

В 2015 году в Минюсте даже были разработаны поправки, которые наделяли ОНК полномочиями посещать психиатрические лечебницы закрытого типа и конвойные помещения судов, но в Госдуме они не дошли даже до первого чтения.

Бесконтрольность полицейских в конвойных помещениях усугубляет и то, что там очень редко есть камеры видеонаблюдения, а на самих находящихся там полицейских нет видеорегистраторов. «Они обещали ими оснаститься, но потом, как мне сказали, почему-то все заказанные регистраторы отдали ГАИ», — вспоминает Каретникова в разговоре с «Новой».

Правозащитники говорят, что когда подсудимых бьют в конвойках, то, скорее всего, не имеют цели заставить тех признаться в преступлении или надавить на них. Речь идет скорее о склонности конкретных конвоиров к насилию и издевательствам над беззащитными людьми.

Каретникова, впрочем, приводит в пример историю, когда группу подсудимых чеченцев били, приговаривая: «У нас судья беременная, ей в декрет пора, а она из-за вас уйти не может, потому что вы никак всех своих адвокатов не соберете, и слушания откладывают».

Казус Чувашова

Проблема с избиениями в конвойках возникла не этой зимой. Еще в 2012 году правозащитная ассоциация «Агора» направила обращение прокурору Москвы с рассказом о десятке избиений в конвойных помещениях московских судов. «Подобная ситуация создает атмосферу безнаказанности, ставит других людей под угрозу причинения вреда здоровью и подрывает авторитет судебной системы и правоохранительных органов», — говорилось в заявлении «Агоры».

Речь в нем шла в основном об избиении «медийных» подсудимых. В октябре 2012 года адвокат Мурад Мусаев рассказывал об избиении в конвойном помещении Мосгорсуда Юсуп-Хаджи Темирханова, позже приговоренного к 15 годам за убийство полковника Юрия Буданова. «В зал судебного заседания его подняли из конвойного помещения всего избитого. У него разбит нос, заплыл глаз, распухли руки, ноги. По всей видимости, переломаны ребра», — говорил Мусаев.

В апреле 2013 года фигуранта «болотного дела» Сергея Кривова несколько раз ударили головой о стену и били током из электрошокера. В том же месяце конвоир избил антифашиста Алексея Сутугу. 3 августа — бывшего чеченского милиционера Тимура Идалова, признанного виновным в организации похищений и вымогательств в Москве. «В августе 2013-го его избили в Московском городском суде за то, что он пожаловался конвою на беспрерывное нахождение в автозаке в течение пяти часов. Последовательность в отстаивании своих прав расценивается конвоирами как проявление силы. Его увели в помещение, где не было камер, и избивали, привычно отрабатывая удары по почкам и печени», — рассказывает «Новой» «болотник» Алексей Полихович.

Председатель «Агоры» Павел Чиков связывает рост числа избиений в то время с убийством националистами из БОРН судьи Мосгорсуда Эдуарда Чувашова в апреле 2010 года.

«После его убийства в судейском сообществе, особенно у председателя Мосгорсуда Ольги Егоровой и его верхушки, был реальный шок. Были приняты беспрецедентные меры государственной защиты судей, прежде всего судей Мосгорсуда. Егорова стала всюду ходить в сопровождении вооруженных бойцов. Приставы стали действовать жестче — досматривать и реагировать на все. Были случаи, когда они насильно выводили участников процесса из зала», — говорит «Новой» Чиков.

Конвой в суде не имеет отношения к ФСИН и судебным приставам. Доставку людей из СИЗО в суды в Москве осуществляет специальный конвойный полк ГУ МВД по Москве. «Видимо, тогда же было принято системное решение об ужесточении мер, которое включило в себя соответствующий инструктаж сотрудников конвоя. Например, полицейские были вооружены электрошокерами, чего раньше, по-моему, не было», — рассуждает Чиков.

Кроме обычных конвойных в судах работает и так называемая группа немедленного реагирования (ГНР), спецназ конвойного полка МВД. Вероятно, именно бойцы ГНР были теми людьми с нашивками со стрелами, которые избивали в декабре 2016 года четырех фальшивомонетчиков. «Это своеобразный карательный отряд конвойного полка, который разъезжает по московским судам и проводит акции устрашения и подавления», — рассказывает националист Даниил Константинов, который тоже сталкивался с насилием в конвойках.

Бабинец объясняет, что ГНР вызывают, если «конвой или судебные приставы не справляются с особо буйными», но на деле «они залетают почти в каждом нашем случае».

«После того как мы кипежнули в 2013 году, ситуация «утихла и немножко сошла на нет. Наши московские адвокаты с избиениями подзащитных в конвойках не сталкивались последние несколько лет, из чего я делаю вывод, что проблема неактуальна», — предполагает правозащитник Чиков.

Но он заблуждается. Каретникова приводит более свежий пример провала попытки правозащитников исправить ситуацию — совещание членов ОНК с руководством конвойного полка ГУВД летом 2016 года. «Мы им передали пачки жалоб тогда, и где-то месяц они держались. Родственники заключенных даже пересказывали разговоры конвойных в судах, что, мол, теперь без причины физическую силу применять запретили. Но потом опять. Тут избитый, там избитый. Мужчины, женщины, все», — говорит Каретникова, которая работала в ОНК до прошлой осени.

Бьют не в СИЗО, а в судах

Избивают подсудимых и арестованных не в СИЗО или ИВС, а именно в судах. «Если сравнивать количество обращений в ОНК, то уровень насилия и число случаев его применения многократно выше в конвойных помещениях судов, чем в следственных изоляторах. В СИЗО на применение физической силы жалуются не больше нескольких раз в год, а жалоб на избиения и оскорбления в конвойных помещениях можно получить несколько за одно посещение любого СИЗО. Заключенные демонстрируют свежие телесные повреждения, акты о них, составленные по возвращении в изолятор», — подтверждает Каретникова, последние годы постоянно посещавшая по работе места принудительного содержания.

В той же конвойке Замоскворецкого суда, где избивали четырех фальшивомонетчиков, досталось и «болотнику» Алексею Полиховичу. Случилось это тоже в день вынесения приговора, в феврале 2014 года. После окончания заседания Полихович расписался в получении копии приговора, но сам документ на руки ему так и не выдали, а стали выводить из конвойки. «Я говорю конвоирам: «Без приговора не поеду» [в СИЗО]. Самый крупный из них начал меня оскорблять матом. Я выхожу из конвойки и начинаю все-таки собирать вещи, потому что мне уже объяснили, что приговор принесут в автозак уже. Спрашиваю крупного: «Ты чего ругаешься?» А он продолжает. Тогда я назвал его тупицей. При этом я стоял к нему спиной и действий его не видел. Он же внезапно ударил меня несколько раз по голове и пнул подошвой берца под колено, видимо, чтобы нога сложилась», — рассказывает «Новой» Полихович.

Националисту Даниилу Константинову тоже должны были объявить приговор (его обвиняли в убийстве), и в конвойном помещении Чертановского районного суда 26 декабря 2013 года его встретил спецназ. «Они сразу начали придираться ко мне, оскорблять и провоцировать на конфликт. Обыск проходил очень грубо, с применением физической силы, в том числе так называемого «расслабляющего удара» в корпус. Затем с меня сняли ботинки и босиком отправили меня в бокс для ожидания суда. Полы в боксах бетонные, поэтому мне было очень холодно, и я возмущался всем происходящим. Затем меня вывели в туалет и заставили справлять нужду с открытой дверью, то есть на глазах спецназовцев. Все это делалось откровенно издевательски и провокационно», — вспоминает Константинов.

Ему начали угрожать насилием, на что Константинов сказал, что не потерпит этого и лучше разобьет себе голову о стену. В подтверждение этого тезиса он ударился головой в железную дверь одного из боксов. «После этого сотрудники накинулись на меня, сбили меня с ног, нанесли мне удары электрошокером в область печени и начали избивать. Стали возить меня по полу, заламывая мне руки в суставах, и понесли меня к туалету с угрозой опустить головой в унитаз», — рассказывает «Новой» националист.

По его словам, спецназовцев все время окорачивал начальник местного конвоя, но остановить избиение он либо не мог, либо не хотел. «Он хорошо знал меня и мое дело, и, видимо, ему не хотелось, чтобы это происходило на его глазах», — считает Константинов.

Он продолжает: «Затем меня отвели в тамбур между входом в конвойку и самим конвойным помещением, где стали угрожать мне изнасилованием дубинкой и другими насильственными действиями сексуального характера. По какой-то причине они отказались от реализации своих угроз. Вместо этого они прикрепили меня к лавке наручниками, растянув в разные стороны мои руки и вывернув кисти. В таком положении я провел несколько часов до приговора суда и после приговора, вплоть до прибытия автозака».

Судья, кстати, в тот день неожиданно отправила дело Константинова на пересмотр в прокуратуру, а в октябре 2014 года уже другая судья признала его виновным не в убийстве, а в хулиганстве. Националиста приговорили к 3 годам колонии, но выпустили по амнистии прямо в зале суда.

Он находился в СИЗО с весны 2012 года по осень 2014-го и улучшения ситуации не заметил. «Ни одно обращение не способно в корне изменить ситуацию без серьезных реформ. После каждого подобного скандала силовики затихают, а потом все начинается сначала с новой силой. Мой случай произошел уже в декабре 2013 года, а потом было еще несколько эксцессов. К сожалению, большая часть арестантов, пропитанных блатной этикой, не подает заявлений в правоохранительные органы, поэтому нам сложно понять статистику», — объясняет Константинов.

Он рассказывает, что, пока ездил в суды, «неоднократно слышал избиения через дверь камеры — звуки шлепков, ударов, крики избиваемых, угрозы и оскорбления», а потом в автозаке эти люди показывали ему следы побоев. «Избиения бывали очень жестокими. Одному парню сломали лицевые кости. Его били так сильно, что он терял сознание. Приезжала скорая, приводила его в чувство, и его снова били. Другому выбили зуб прямо в конвойном помещении. Третьего избили, раздели догола и оставили лежать голым на полу, прикованным наручником к лавке. Таких случаев было множество», — говорит Константинов.

По словам правозащитника Бабинца, жена Суфихонова (которому сломали руку в Замоскворецком суде) опознала по фотографии в одном из конвойных человека, который, по словам Константинова, бил того в 2013 году.

Катакомбы Мосгорсуда

Правозащитник Чиков говорит, что ему неизвестны случаи избиения в конвойках судов в других городах России. «Это московская специфика», — добавляет он. Адвокат Динзе подтверждает: ни в Санкт-Петербурге, откуда он родом, ни в Нижнем Новгороде, где он работал, такого нет. «В Питере конвой уважительный, он слушает суд, а судьи не прикрываются тем, что они не руководят конвоем, не отправляют к начальнику, а во многом регулируют деятельность конвоя», — говорит он.

По словам всех собеседников «Новой», особой жестокостью в столице славится конвой Московского городского суда. «Для зэков Мосгорсуд — это удалые конвоиры, любящие провоцировать при тщательном обыске, повышенные и раздражающие меры безопасности, тесные узкие помещения для содержания заключенных — «стаканы» с «шубой» на стенах, которая не позволяет облокотиться на них, долгие ожидания автозаков и транзит. МГС имеет обширные подземные коммуникации, и во всех этих катакомбах практически везде установлены камеры для безопасности сотрудников, но есть специальные комнаты, где камер нет. Самый опасный момент для зэка в Мосгорсуде — это приезд в суд и личный досмотр. Особенно несколько первых заседаний, когда полицейские пытаются произвести на новенького постояльца сильное впечатление», — рассказывает Полихович.

«Обыск происходит в небольшой комнатушке, досматривают сразу четверых или троих, — описывает Полихович. — Более-менее адекватный мент анализирует коробку с твоим сухим пайком на предмет лезвий и иголок. Рядом приседает голый наркоман, чуть дальше совсем неадекватный полицейский с обезьяньими криками картинно массажирует куртку твоего «подельника». Еще дальше ершистого разбойника потащили в соседнюю комнату бить, потому что он отказался раздеться. За всем этим наблюдает спецназовец в перчатках с уплотнениями на костяшках, готовый включиться в дискуссию в любой момент».

Устройство конвойки описывал Константинов: «Конвойное помещение разбито на отсеки — своего рода коридоры тюремного типа, где по обеим сторонам расположены камеры заключения. Обычно их именуют боксами или стаканами.

Они представляют собой крайне маленькие и неудобные помещения размером примерно один на два метра, куда, как правило, сажают одновременно по два человека. Само это уже является пыткой, поскольку каморка очень тесная. Один человек там сидит на скамейке, а второй стоит на небольшом пятачке, и периодически они меняются. Там невозможно ни походить, ни подвигаться, ни лечь — разве что если закинуть ноги на стену».

Каретникова цитирует знакомую жену арестанта: «Товарищ наш недавно рассказывал, как регулярно видит несчастных, вернувшихся из Мосгорсуда. Все избиты, сломаны носы, ребра. Никто заявлений не пишет, боятся. Что ж такое там? Каких-то особо садистов набирают? Наш туда катался весь 2014 год, продляли стражу — все руки синие каждый раз от наручников. Это какой-то оплот безнаказанности? Элитные садисты?»

Особенно не любят конвоиры представителей Северного Кавказа и Средней Азии, но в принципе бьют в Мосгорсуде даже женщин, причем не только в конвойном помещении.

В ноябре 2016 года Людмила Фадеева, которая сейчас находится в СИЗО-6, рассказывала «Комитету по предотвращению пыток» о том, как ее избивали 19 августа 2015 года. «Меня поместили в подвальное помещение, предназначенное для ознакомления с материалами уголовных дел. Камеры видеонаблюдения там отсутствуют. Мои руки соединили за спиной и зафиксировали наручниками, а одну руку при помощи еще одних наручников закрепили к вмонтированному в стену металлическому кольцу. Я была прикована к стене и не могла ни двигаться, ни присесть. У меня начали затекать руки и ноги. Я стала возмущаться, сообщила, что являюсь инвалидом второй группы. В этот момент мне стало плохо — я почувствовала приближение приступа гипертонии. Я начала падать на пол, но из-за того, что была прикована к стене, находилась в полувисячем положении с вывернутыми назад руками», — говорила Фадеева.

Очнулась она от того, что ее поливали ледяной водой из кувшина и пинали ногами. «Данное насилие продолжалось не менее двух часов. После избиения у меня на теле появились гематома левого предплечья 6 x 1 см и гематома правого плеча 8 x 1,5 см (у Фадеевой есть врачебные справки. — И. А. ). При применении ко мне насилия сотрудники говорили, что передают мне привет от следователя Герасимова Дениса Михайловича, оскорбляли меня, говорили, что таких преступниц, как я, надо убивать», — рассказала представителю «Комитета против пыток» Фадеева.

По ее словам, избивали ее четыре женщины-конвоира, а мужчины находились в комнате. «Поправить свою одежду я не имела возможности, и все заходящие мужчины из числа конвоя видели, что я мокрая и фактически голая по пояс. Я испытывала сильные душевные и моральные страдания», — добавила Фадеева. По ее словам, перед тем как отвести в зал суда, сотрудницы конвоя угрожали ей физической расправой, если она сообщит суду о том, что с ней произошло.

Вина подсудимых

По словам Чикова, «нельзя автоматом говорить, что любое насилие конвоя — незаконное». «Среди подсудимых есть разные люди. С такими сложными клиентами, как Петр Павленский, сложно сказать наверняка — он, может быть, и неспроста получил».

Художник Павленский пожаловался на избиение конвоирами Мосгорсуда в мае 2016 года. «Они избивают арестантов, пытают электричеством, ломают ноги, ребра, бьют по суставам, печени, селезенке, чтобы следов меньше оставалось», — рассказал Павленский. Он говорил, что сам подрался в автозаке с другим заключенным, бывшим сотрудником внутренних войск, за которого затем вступились конвойные. Художнику, говорит защищавший его адвокат Динзе, сломали ребро и повредили сухожилие в колене, но он отказался подавать жалобу, чтобы «не становиться терпилой».

Действительно, подсудимых (как например, Полиховича) часто избивают после словесных перепалок, но искать в этом их вину трудно. «Конвоиры, особенно те, которые еще не знают тебя и не знают, что от тебя ждать, часто демонстрируют свое превосходство. Что называется, «ставят себя» в отношении с тобой. Это может выражаться в тщательном обыске с раздеванием. Или в агрессивном разговоре. Если ты отвечаешь и начинаешь с ними «закусываться», то они охотно поддерживают конфронтацию и применяют силу. А бывают такие ублюдки, которые всегда ищут в тебе слабое место и все время тебя провоцируют. Не знаю, наверно, психоанализ тут помог бы понять, почему огромный дядя с оружием провоцирует тебя, закованного в наручники, чтобы иметь возможность применить к тебе силу», — рассказывает Полихович.

«Люди, конечно, разные, — рассуждает Каретникова. — Кто-то в туалет хочет, кто-то кипятка требует, кто-то покурить просится. За это к батарее пристегивают, в том числе женщин, а могут отлупить. Но есть еще вот эта группа быстрого реагирования, их спецназ. Они приезжают и лупят группы, где много подельников. В специальной черной форме, не местные. Раньше они лупили группы русских националистов. Так Даня Константинов огреб, Ваня Асташин. А теперь они переключились на этнические группы: азербайджанцев, дагестанцев. Вот эти, как рассказывают, причин не ищут, начинают бить сразу по приему».

Поощряемое поведение

В случае избиения в конвойке речь идет о превышении служебных полномочий, и потерпевшим обращаться нужно в Следственный комитет, который и должен возбуждать дело, объясняет Бабинец. Но на практике привлечь к ответственности конвойных, избивавших подсудимых, практически невозможно.

«Я знаю десятки случаев, когда людей били значительно сильнее, чем меня, но я хотел попробовать прокачать этот случай как политзэк, используя ресурсы, которыми обыкновенный арестант не обладает. Я еще в конвойке заявил о неправомерном применении силы и оформил заявление с указанием номеров жетонов. По приезде в СИЗО я отправился в медпункт, чтобы врачи зафиксировали гематому на ноге — а она была немаленькая. Врач, правда, считал, что в конфликте с ментом всегда виноват заключенный. На следующий день ко мне приходили члены ОНК, которые пытались по своим каналам мое заявление сопроводить. Но результата это не дало: через пару месяцев мне пришел ответ из надзорных органов, что нарушений прав и свобод в отношении меня проверка не выявила», — рассказывает Полихович.

«Нужно добиваться проведения эффективной проверки, жаловаться на бездействие следователя, требовать проведения экспертиз. Прокуратура практически бездействует и за деятельностью СК не надзирает, соответственно, мы имеем совершенно расслабившихся следователей. Если в России ничего не получится на внутреннем уровне, то придется обращаться в Европейский суд», — объясняет Бабинец.

Но позитивных примеров у правозащитников нет. В том же Замоскворецком суде не смогли предоставить видеозаписи, относящиеся к дню приговора по делу Гаджиева, Суфихонова, Икболшоева и Шогуниева. «Из-за сбоя электроснабжения 19 декабря на сервере № 1 произошел сбой программы adecnet 8.7, и видеоархив не сохранился. Предоставить записи из конвойного помещения, где имеется одна камера в коридоре, и из зала суда не представляется возможным», — ответили в суде на заявление адвоката.

Более того, руководство конвойного полка в беседах с ОНК какие-либо нарушения отрицает и делает вид, что впервые о таком беспределе слышит. «Они говорят странные вещи, что они никого не бьют, что на протяжении долгой работы никаких жалоб на полк не было. Сваливают все на сотрудников СИЗО. Мол, телесные повреждения причиняют те, но на тех арестанты боятся жаловаться, поэтому они дожидаются выезда в суд и зачем-то жалуются правозащитникам на конвой. Я им сказала, что, на мой взгляд, такая версия не выдерживает критики», — рассказывает «Новой» Каретникова.

Она добавляет, что давала конвоирам почитать заявление «почти немой больной девчонки» и сказала: «Эту вы зачем избили?» По словам Каретниковой, те куда-то ушли, вернулись и говорят: «Все нормально, она сама вела себя неадекватно, не хотела снимать шнурки, а потом стала обо все биться в припадке».

Не дали хода и жалобам обвиняемого в участии в убийстве политика Бориса Немцова Тамерлана Эскерханова. Еще в 2015 году он в зале суда говорил: «Я хочу донести до граждан, что до сих пор тут пытки применяются. Сейчас буквально до суда этот и этот (на видеозаписи Ren TV Эскерханов показывает на двух полицейских, охраняющих его, но камера за его руками не следует. — И. А. ) и их начальник заслали ко мне людей в масках, они мне жизнью угрожали, расправой. Это уже неоднократно. Закона вообще, по-моему, нету». Он также писал заявление, что при перемещении из конвойки в зал суда его оскорбляли, били в затылок и по почкам, а в автозаке поджигали бороду.

«Эскерханов два раза жаловался, но в Главном управлении СК сказали, что состава [преступления] там нет, и идите все к черту. Мы ходили к начальнику конвойного полка МВД, писали обращение по Фадеевой, но тот ответил, что они проводят служебные проверки, но ничего никогда не подтверждается. Знакомиться с материалами проверки не дают, потому что там персональные данные», — сетует Бабинец.

Адвокат Динзе, который защищал Константинова и Сутугу, говорит, что на жалобы двух последних ответили отпиской, что «факты не подтвердились», а в Мосгорсуде «вообще был полный отлуп, оттуда даже не отвечали». «На практике задачей начальника, как и всей системы, является маскировка любых совершенных подчиненными действий под законность и необходимость», — объясняет Полихович.

Так что надеяться на наказание конвоиров подсудимым не стоит. «В Москве вообще практически не возбуждаются уголовные дела против полицейских. Это редчайшие случаи. «Агоре» не удавалось добиться этого, даже если было все что нужно — фото, видео, имена фигурантов. Это четкий и принципиальный блок. Поэтому конвоиры не только знают, что им ничего не будет, но и что это поощряемое поведение, видимо, со стороны высшей судебной власти», — объясняет Чиков.